Жорж Сименон - Ночь на перекрестке
А этот ее акцент! А эта безукоризненная корректность Карла и его черный монокль! А эта смесь роскоши с безвкусным старым хламом! В общем, диковинным казалось все, вплоть до платья Эльзы. Такое не увидишь ни на улице, ни в театре, ни на великосветском рауте.
Но в чем же заключалась «тайна» этого платья? Разумеется, в манере Эльзы носить его. А ведь фасон-то был довольно незамысловат: просто ткань плотно облегала тело, даже шею, видны были только лицо и руки.
Андерсен наклонился над одним из столов, снял стекло со старинной керосиновой лампы времен трех старух. Она стояла на фарфоровой ножке, украшенной бронзовым литьем.
Лампа, зажженная в углу гостиной, отбрасывала световой круг диаметром в два метра. Абажур был оранжевый.
— Извините меня, — сказал Андерсен. — Я не заметил, что все сиденья завалены.
И он разгрузил одно из кресел в стиле ампир от нагроможденных на него книг, которые беспорядочно сложил на ковре. Прямая, стройная и статная, словно изваяние, укутанное в бархат, Эльза курила.
— Ваш брат, мадемуазель, заверил меня, что в ночь с субботы на воскресенье он не слышал ничего необычного. Видимо, у него крепкий сон.
— Очень крепкий, — подтвердила она, выдохнув немного дыма.
— Вы тоже ничего не слышали?
— Что-нибудь необычное? Нет, не слышала.
Она говорила медленно, переводя на французский фразы, предварительно обдуманные на родном языке.
— Мы живем здесь, у самой автострады. Это вы знаете. В ночные часы движение не уменьшается. Всегда с восьми вечера начинается проезд грузовиков, везущих продукты на парижский Центральный рынок. От них много шуму. А по субботам к этому прибавляются туристы, которые на собственных машинах едут к берегам Луары и в леса Солони. Вот и выходит, что поневоле просыпаешься от гула моторов, скрипа тормозов, громких выкриков. И если бы этот дом не оказался так дешев…
— Вы никогда не слышали о некоем Гольдберге?
— Никогда.
А за окнами все еще не наступала полная ночь. Ярко зеленел газон, и, казалось, можно было сосчитать все травинки, каждую в отдельности — настолько отчетливо они выделялись.
Парк, хотя и сильно запущенный, все же полностью сохранял гармонию красок и очертаний и напоминал оперную декорацию. Каждая группа деревьев, каждое отдельное дерево, даже каждая ветвь — все здесь было на своем, точно рассчитанном месте. Далекий горизонт за просторными полями и крыша одиноко стоящей фермы довершали эту своеобразную пейзажную симфонию, столь характерную для Иль-де-Франса[3] и так хорошо знакомую Мегрэ.
Но тут, в гостиной, с ее старинной мебелью и корешками иностранных книг, где произносились непонятные слова, он чувствовал себя непривычно. И вдобавок эти датчане — брат и сестра, в особенности сестра, вносящая во всю ситуацию какую-то диссонирующую нотку…
Нотку сладострастия, похотливости, что ли? Хотя ничего провоцирующего в ее поведении вроде бы и не было. Она оставалась совершенно естественной и в жестах, и в позах.
Но эта естественность или простота не вязалась со всей «декорацией» гостиной. В такой обстановке еще более естественными комиссару показались бы все те же три старые женщины с их столь экстраординарными особенностями и страстями.
— Вы позволите мне осмотреть дом?
Карл и Эльза без колебаний согласились. Он взял со стола лампу, а она уселась в кресло.
— Пожалуйста, пойдемте со мной. По-моему, вы обретаетесь главным образом в этой гостиной, правда?
— Да. Я тут работаю, а сестра проводит большую часть дня тоже здесь.
— У вас нет служанки?
— Вы уже знаете, сколько я зарабатываю. Это слишком мало, чтобы позволить себе нанять кого-то в услужение.
— Кто занимается готовкой?
— Я.
Карл ответил просто, открыто, без оттенка стыда.
Они дошли до конца коридора, и Карл, открыв боковую дверь, осветил кухню.
— Простите за беспорядок, — нехотя выдавил он.
Но это было больше, чем беспорядок. Кухня являла собой картину полнейшего запустения.
Замызганная донельзя спиртовка, вся в пятнах от убежавшего молока, различных соусов и жиров, стояла на столе, покрытом изодранной клеенкой. Огрызки хлеба, съеденный наполовину эскалоп на сковородке, поставленной прямо на стол. В мойке — груда грязной посуды.
Когда они вернулись в коридор, Мегрэ заглянул в гостиную, уже ничем не освещенную. Светилась только горящая сигарета Эльзы.
— Мы не пользуемся ни столовой, ни малой гостиной — и та, и другая расположены со стороны фасада. Желаете посмотреть?
Лампа осветила довольно приличный паркет, тесно сдвинутую мебель, рассыпанный по полу картофель. Ставни были закрыты.
— Наши комнаты наверху.
По широкой лестнице они пошли наверх. Одна ступенька жалобно скрипнула. Мегрэ ощутил аромат духов, усиливающийся по мере подъема.
— Вот моя комната, — сказал Карл.
Простой волосяной матрац, брошенный прямо на пол, заменял диван. Элементарный туалетный столик. Большой шкаф в стиле Людовика XV. Пепельница, до краев заполненная окурками.
— Вы много курите?
— Да, по утрам, когда читаю в постели. Тут я выкуриваю десятка три сигарет.
Указав на дверь прямо напротив, Карл выпалил:
— А вот это комната моей сестры.
Но он не открыл ее. Мегрэ повернул круглую ручку и отворил эту дверь. На лице Карла обозначилось недовольство.
Он по-прежнему держал в руке керосиновую лампу, однако явно не желал подойти к комнате Эльзы и осветить ее. Запах духов был здесь настолько одуряющим, что перехватывало дыхание.
Во всем доме не было и намека на какой-то стиль, на порядок и уж менее всего на роскошь. Стойбище, где люди пользуются случайными остатками старины…
Но Мегрэ интуитивно догадался, что комната, куда он сейчас войдет и где заиграли светотени, подобна оазису. В ней, вероятно, тепло, мягко и вообще очень уютно. Шкуры различных зверей полностью скрывали паркет. Особенно хорошо смотрелась пышная тигровая шкура, брошенная у кровати из эбенового дерева, обитого черным бархатом. На бархате — смятое шелковое белье.
Андерсен незаметно, не выпуская из рук лампу, прошел в глубь коридора, и Мегрэ последовал за ним.
— У нас есть еще три незанятые комнаты.
— Значит, только комната вашей сестры выходит окнами на шоссе?
Карл не ответил и жестом показал на узкую лестницу.
— Это лестница черного хода. Мы ею не пользуемся. Если хотите посмотреть гараж…
В пляшущем огне лампы они спустились друг за другом на первый этаж. Единственной светящейся точкой в гостиной все еще был красный огонек сигареты.
