Николас Блейк - Минута на убийство
Харкер Фортескью неслышно положил трубку на рычаг. Поглаживая лысину, он повернулся к Найджелу:
— Так, с этим разобрались. Дальше дело за вами. Подготовьте документы для оформления заказа. К следующему понедельнику они пришлют план-проспект. Поручите Биллсону предварительно ознакомиться с фотоматериалами. Постарайтесь, чтобы художественный отдел на сей раз работал по вашему графику, а то они за последнее время совсем распустились. Вам придется иметь дело с Уолтерсом, но я его уже усмирил.
Фортескью продолжал давать указания, которые Найджел, казалось дремлющий в удобном кресле, запоминал. Фортескью давно отказался от попыток заставить Найджела вести записи; он даже позволял себе иногда развлечься, попросив, например, Найджела после жаркого заседания повторить нуднейшее и многословнейшее выступление кого-нибудь из членов коллегии, что Найджел тут же проделывал с точностью магнитофона.
— Теперь давайте посмотрим наш график проектов, — сказал заместитель директора.
Так называлась бумажная простыня, занимавшая полстены и напоминавшая сводную таблицу показателей состояния здоровья пациентов в больнице на пятьсот коек.
— Может, не надо?.. — протянул Найджел.
— Никак не могу добиться, чтобы вы поняли, — сказал Фортескью, — кто-то должен держать пальцы на всех кнопках, иначе у нас будут постоянно происходить сбои или заторы. И это ваша работа как руководителя редакционного отдела, я не собираюсь делать ее за вас.
— Кстати, о сбоях и о заторах, — спокойно вставил Найджел. — Должен заметить, что эта внушительная штука у вас на стене, как бы она ни была вам дорога, к сожалению, не отличается точностью. — Он подошел к графику и ткнул пальцем в одну из линий, нанесенных фиолетовыми чернилами. — Этот проект был одобрен на министерском уровне семнадцатого, а вы только-только довели его до уровня инспектора. Отстаем, Фортескью, отстаем.
Заместитель директора удивленно пошевелил губами.
— Подай-ка мне фиолетовые чернила, милочка, — попросил он свою секретаршу. — И ручку. И линейку.
Однако он так и не успел исправить ошибку, потому что открылась дверь и вошел Джимми Лейк. Бросив на стол Фортескью письмо, он повернулся к окну и сунул руки в карманы.
— Я должен прочитать это?
— М-нда, — ответил директор, не оборачиваясь. Фортескью читал письмо со свойственным ему вниманием. Наконец он произнес:
— Вот это да! Вот это история! Штульц! Вот это да! Вы помните Чарльза Кеннингтона, Найджел? Это от него.
— Но он же убит.
— Нет, не убит! — вмешался Джимми Лейк, все еще уставившись в окно. — Дай прочитать Найджелу.
Письмо было написано на розовых, пахнущих духами страничках крупным, беглым, слегка витиеватым почерком. Именно этот почерк сегодня утром поверг в транс Ниту. Найджел принялся читать.
Мой дорогой!
Бумага совершенно невозможная. У немцев просто удивительно плохой вкус. Конечно, это мой трофей. То есть я хочу сказать, что добыл бумагу у немцев. Я обожаю слово «трофей», а ты? Оно такое энергичное и мужское, оставляет чувство удовлетворения. А я провел некоторое время в гостях у немцев. Что за несолидный народ: обязательно им надо орать, а если не горлопанят, то стонут. Сейчас они стонут, как сумасшедшие. Последнее время я выступал в женской роли, и в результате, после глупейших, нелепейших приключений в Гамбурге и его окрестностях, мы поймали Штульца. Да, я легонько стукнул его по плечу своей беленькой ручкой. Исключительно неприятный тип. Ничего общего с тем, как я представляю себе красавца — белокурого нордического мужчину. Я с самого начала настроился против него. Мне говорили, он занимался какими-то гадостями в концлагерях, но я терпеть не могу рассказывать о зверствах, поэтому пойдем лучше дальше. Как я сказал, я легонько стукнул этого типа по плечу, а может, не совсем легонько, потому что от неожиданности у него изо рта выскочила капсула — пропуск в Валгаллу, страну почивших арийских героев, так-то вот. Он ее выплюнул, буквально выплюнул, так он перепугался. Что было актом милосердия по отношению к вашему маленькому Чарльзу, потому что я не выношу, когда кто-нибудь умирает от яда, корчась у моих ног, хотя, как уверяют, цианид действует мгновенно. Извини, что мучаю тебя этими омерзительными и печальными деталями, у тебя и своих неприятностей сколько угодно, я в этом не сомневаюсь. Взялся за перо не для этого, а чтобы сообщить: ты не успеешь и оглянуться, как я буду дома. Передаю это письмо с потрясающе прелестным сержантом, он уезжает в отпуск, протащит его через границу и опустит в Англии. Маленький Чарльз не замедлит за ним последовать. Думаю, что приеду двенадцатого. Позвони мне тогда в «Клэридж». Не терпится услышать все новости. Привет Алисе. И Ните, если она ещё у тебя. И всем мальчикам и девочкам.
Твоя любящая Берта Боденхайм
(она же Чарльз Кеннингтон)
— Он вернулся? — спросил Найджел, прочитав это примечательное послание.
— Да, я только что звонил ему, — произнес директор, продолжая смотреть в окно. — Завтра утром он придет сюда.
— Мы должны устроить ему прием, — сказал Харкер Фортескью. — Значит, это была легенда, когда о нем сообщили: «Пропал без вести. Считается убитым»?
— Надо думать. — Джимми наконец повернулся к ним. Задумчивое выражение на его лице сменилось улыбкой. — Что за письмо! Батюшки, что за письмо! — Он начал смеяться, он буквально сотрясался от смеха, потом бросился в кожаное кресло; по лицу его текли слезы…
БЕСЕДА ЗА ЧАШЕЧКОЙ КОФЕ
— Та-та-та, мистер Стрейнджуэйз, всего хорошего, — промолвила миссис Смит и, позвякивая ведром, вышла из комнаты.
Найджел открыл окно и опорожнил пепельницу на карниз, огибавший здание на уровне шестого этажа. Внизу стояли поникшие, с жухлой листвой платаны, их раскачивал порывистый ветер. Ветер не прекращался, казалось, все лето; он сметал пыль с развалин домов и бросал ее в глаза лондонцам, действуя им на нервы, которые и без того из-за пережитых опасностей и лишений были издерганы до предела.
На таком вот карнизе Меррион Сквайерс прошлым летом устроил свой наблюдательный пункт. Когда начались бомбардировки, в министерстве ввели специальную систему оповещения. Длинный сигнал сирены означал, что район подвергается налету группы самолетов. Если было замечено, что самолет направляется в сторону министерства, раздавались короткие гудки, и персонал, работавший на верхних этажах здания, особенно тот, кто сидел с южной стороны, должен был, по инструкции, мчаться к лестнице на северной стороне и спускаться вниз на два-три этажа. Были недели, когда короткие сигналы звучали чуть не целый день и все управление раза два в час бросалось к лестнице, — одним словом, работа стояла. Наиболее отчаянные в конце концов, плюнув, оставались на своих местах, если только свист снарядов не раздавался совсем рядом.
