Джон Карр - Огонь, гори!
Чевиот смотрел на небо.
— Время, — проговорил он, не думая. — Должно быть, давно перевалило за полдень. Позже, чем я думал!
Проще было бы посмотреть на часы. Однако Чевиот не осмеливался.
— Время?! — возмущенно переспросила Флора. — Какое оно имеет значение?
— Да нет, нет, вовсе не то! Разве что…
— Хочешь есть или пить? — спросила Флора, высокомерно постукивая носком ботинка по корзине. — Здесь всего много, раз ты находишь мое общество таким утомительным!
— Прекрати! Не сейчас…
— Ах, понимаю! Но вчера ночью, или, скорее, сегодня утром, было так… так…
— Да, — ответил он с таким же жаром. — Все было прекрасно и замечательно. Я повторяю: прекрасно и замечательно! Вот почему я должен задать тебе вопрос: Флора, мы с тобой когда-нибудь были женаты?
— Женаты?!
— Да. Я не шучу.
— Ничего себе! Ну и вопрос! Если… если и были, — вскричала Флора, — то я, должно быть, приносила обеты у алтаря во сне! И потом, ты… ни разу не просил меня выйти за тебя!
— Ты уверена? Тебе самой никогда не казалось, что мы женаты? А вот у меня возникло такое чувство. Когда я утром крался по лестнице вниз и вышел, никого не разбудив, то подумал…
— Меня удивило, — перебила она, — как тебе удалось не разбудить меня. Я всегда просыпаюсь, когда ты уходишь. Я протянула руку, но тебя рядом не оказалось. Ужас! Мне показалось, что ты ушел навсегда…
— Флора, остановись! Не говори ничего… сейчас не надо!
Он опустил голову и увидел зеленый бювар. Но он не думал о нем. Деревья с еще не облетевшими листьями — желтыми и красными — тихо шептались на ветру вокруг греческой беседки.
— Нет, — Чевиот озадаченно покачал головой, — не может быть! Ты заключена в этом веке и всегда жила в нем. А я…
— Что?
— Слушай! Всего три ночи назад я обещал рассказать тебе все. Я должен так поступить, но ты все равно мне не поверишь. Как тогда, у леди Корк, ты отпрянешь от меня и решишь, что я сошел с ума или напился, хотя глаза у меня ясные, а язык не заплетается…
— Не поверю?
— И все же я должен сказать, — упрямо повторил он, как будто не слышал ее. — Бывают сны и предчувствия — может, они живут в душе. Я думаю, Флора, скоро нас с тобой разлучат.
— Нет!
Она бросилась в его объятия, но не как пылкая любовница. Они разговаривали шепотом, словно отчаянно и тихо ссорились.
— Но что может нас разлучить? Ты хочешь сказать… смерть?
— Нет, любовь моя. Не смерть. Но… да, нечто в таком роде.
Флора протестующе вскрикнула. Чевиот еще крепче прижал ее к груди, и между ними разыгралась одна из бесконечных, болезненных сцен, в которой каждая сторона не правильно истолковывает слова другого; ссора никак не могла прекратиться. Флора утверждала, что он, по его словам, умрет; он возражал, что ничего подобного не говорил. Ссора все длилась и длилась, а тени удлинялись, и росла тоска.
— Тогда будь добр, объясни, что ты имел в виду! — всхлипывала Флора.
— Я стараюсь. Вскоре настанет час, который окажется часом победы и ликования, но всесильное время все изменит — и все растворится. Все! Как там говорится — «бестелесный образ»? Впрочем, не важно! О, как мне будет тяжело!
— Не понимаю! Не понимаю!
— Я видел сон…
— Ах, сон! Всем известно, что сны сбываются наоборот.
— Когда-нибудь сны станут истолковывать по-иному. Нет, возможно, мне не стоило называть то, что я видел, сном. — Он перевел дух. — Отлично! Лучше тебе знать правду. Когда ты однажды сказала, что я кажусь человеком из другого мира, ты была близка к истине. Я действительно…
— Миледи! Сэр!
Ушедшие в собственный мир, они не услышали громкого покашливания, которое, видимо, продолжалось уже достаточно долго. Когда кучер Роберт решил, что вот-вот задохнется от собственной тактичности, он тихонько позвал их.
Флора и Чевиот очнулись и подняли головы. Словно пробудившись ото сна, Чевиот заморгал и оглянулся. Стемнело. Тени стали такими густыми, что он с трудом различил очертания Роберта с фонарем.
Стало сыро; поднялся туман. Греческая беседка смутно белела в отдалении.
— Простите, миледи, — произнес Роберт, — но я решил, не пора ли возвращаться. Сейчас двадцать пять минут шестого.
Рука Чевиота метнулась к жилетному карману.
— Шестого?!
— Да, сэр. И даже больше. В двадцать пять шестого я вышел из «Собаки и грифа», а оттуда еще дойти надо.
Тут они услышали цоканье копыт на дороге. Лошади мчались галопом. Они быстро приближались. Чевиот решил, что всадников должно быть трое. Раскачивающийся фонарь в руке первого всадника высветил зеленовато-желтую листву.
Значит, Хогбен все же приехал. Двое других, должно быть, лейтенант Уэнтуорт и Фредди Деббит. Но Хогбен мог послать кого-то вместо себя…
— Роберт, — попросил Чевиот, — прошу вас, садитесь на козлы и как можно скорее везите леди Дрейтон домой.
Первый всадник выехал на поляну; другие следовали за ним. Лошади были в мыле; они бешено раздували ноздри. Когда первый всадник поднял фонарь, Чевиот замер в изумлении.
Хотя третьим всадником и вправду был лейтенант Уэнтуорт, вторым оказался сержант Балмер, а первым — инспектор Сигрейв. На его воротничке блеснул серебряный галун.
— Сэр, — прохрипел Сигрейв, опуская фонарь, — можно попросить вашего кучера гнать побыстрее?
— Что случилось? — спросил Чевиот. — И почему вы здесь? Я ожидал увидеть капитана Хогбена. У меня с ним… встреча в пять часов.
Сигрейв и Балмер переглянулись.
— Так вот оно что! — выпалил последний. — Теперь понятно, сэр. У капитана Хогбена в пять часов была назначена другая встреча. По всей вероятности, он хотел убедиться, что вы находитесь здесь и не помешаете ему. Он встретился с полковником и мистером Мейном в Скотленд-Ярде.
— С кем?!
— Сэр! Он обвиняет леди Дрейтон в убийстве мисс Ренфру, а вас — в сообщничестве. Он уже это сделал, он и мисс Луиза Тримейн. По их словам, они видели, как леди Дрейтон стреляла, как пистолет выпал из ее муфты и вы спрятали его под лампу. И они уже почти убедили в этом мистера Мейна!
Чевиот встал во весь рост. Он живо вспомнил галерею в доме леди Корк в ночь убийства. Вспомнил, как ему показалось, будто одна оранжевая с золотом створка дверей бальной залы открылась и тут же закрылась и в проеме мелькнуло что-то черное…
Его все-таки видели! И не кто-нибудь, а капитан Хьюго Хогбен.
Глава 19
Ответный удар
В четверть седьмого вечера допрос в резиденции полковника Роуэна и мистера Мейна был в самом разгаре.
— Готовы ли вы, капитан Хогбен, — спрашивал барристер, — подписать заявление в двух экземплярах, которое сейчас составляет наш клерк?
— Готов.
Будучи юристом, Ричард Мейн старался держаться предельно сухо, не выказывая ни радости, ни неудовольствия, однако в голосе его послышались мурлыкающие нотки. Он сидел за поцарапанным столом; свет лампы под красным стеклянным колпаком падал на стены, увешанные оружием. Полковник Роуэн стоял у стола, поигрывая желваками.
