Констан Геру - Замок Шамбла
– Матушка, — сказала ей госпожа Марселанж. — Подумайте о том, что мы сейчас явимся в суд, и соберитесь с мужеством. Там госпожа Тарад. Хотите ли вы, чтобы она вам сочувствовала?
Это имя произвело в графине внезапный переворот, и лицо ее тотчас приняло энергичное и надменное выражение.
– Который час? — спросила она неровным голосом.
– Половина одиннадцатого.
– У нас всего час времени, а еще надо одеться.
Она добавила, устремив на дочь решительный взгляд:
– Сейчас в суде ты увидишь, сможет ли кто-нибудь прочесть на моем лице душевное волнение и позволят ли мое поведение и мои слова госпоже Тарад сказать, что она сочувствует графине ла Рош-Негли.
XXXIII
Наконец наступила торжественная минута, когда суд должен был приступить к рассмотрению этого важного дела. Многочисленная публика заполнила зал суда, с нетерпением ожидая начала слушаний. Председательствовал Мандос, прокурором был Мулен. Взгляды всех присутствовавших привлекла госпожа Тарад, бледное прекрасное лицо которой, отмеченное достоинством и печалью, вызвало у публики искреннее сочувствие.
Она сидела рядом со своим братом, Тюрши де Марселанжем, и Теодором Баком, который сделался знаменитым благодаря своей великолепной обвинительной речи в Пюи и который вместе со своей клиенткой пользовался всеобщим вниманием. После некоторого ожидания публика заволновалась. Ввели Жака Бессона и пастуха Арзака, первого как подсудимого, второго в качестве свидетеля, но под конвоем двух жандармов.
Здесь, как и в Пюи, Арзак при входе в зал переглянулся с Жаком, после чего Бессон сделался по-прежнему равнодушным и серьезным, а Арзак спокойно улыбался. Однако под маской обычного бесстрастия лицо Жака Бессона все равно выражало признаки сильнейшего волнения. Он, как никто другой, понимал всю роковую важность момента, поскольку должен решиться вопрос о его виновности, а значит, о его жизни или смерти.
Подсудимый с бесстрастным спокойствием выслушал обвинительное заключение, которое зачитали в воцарившейся торжественной тишине. После этого начался допрос подсудимого и свидетелей.
Опустив малозначительные вопросы и подробности, мы перейдем к показаниям свидетелей об убийстве и нахождении подсудимого в другом месте, поскольку это важнейший пункт всех слушаний и главный предмет состязания сторон. Сначала вызвали трех слуг Марселанжа, находившихся на кухне в момент убийства. Это Пьер Сюшон, Пьер Пикар и Жанна Мари Шабрие. Их показания слушали с огромным вниманием.
ПЬЕР СЮШОН: — Первого сентября вечером, в половине девятого, наш хозяин сидел на стуле в кухне. Я увидел яркую вспышку, после чего он упал.
Вопрос: Видели ли вы, как кто-нибудь бежал по двору?
Ответ: Нет, не видел.
В.: Собаки лаяли?
О.: Совсем не лаяли, они лежали под столом и даже не пошевелились, а вы ведь знаете, что у охотничьих собак чутье тонкое, однако они не залаяли.
В.: Был ли Бессон огорчен смертью своего хозяина, когда появился в Шамбла?
О.: Право, не знаю… Он казался немного огорченным… а пожалуй что и нет.
Пьер Пикар дал точно такие же показания. Председатель обратился к нему со следующими вопросами.
В.: Вы очень любили вашего бывшего хозяина?
О.: Его все очень любили, у него не было врагов, кроме Жака Бессона и одного бывшего фермера.
В.: Какое лицо было у Бессона, когда он на другой день приехал в Шамбла?
О.: О! У него было мрачное лицо.
В.: У сторожевой собаки была привычка гулять с Арзаком, пастухом?
О.: Да, она часто убегала; когда ее разыскивали, она была рядом с Арзаком.
ЖАННА МАРИ ШАБРИЕ: Господин Марселанж разговаривал с нами, как добрый хозяин, когда вдруг я увидела яркую вспышку и услышала громкий выстрел. Хозяин упал на золу, его приподняли, он не шевелился, он был мертв. Поднялась суматоха, и мы не сразу выбежали во двор. Стрелявший успел убежать. Это потому, что мы сильно растерялись.
Откровенность, простодушие и естественное волнение, присутствовавшие во всех трех показаниях, произвели сильное впечатление на публику. Потом вызвали Клода Рейно, земледельца из Риу, самого важного свидетеля по ключевому вопросу нахождения подсудимого в другом месте. От решения этого вопроса зависело оправдание подсудимого или вынесение ему смертного приговора. Поэтому прежде чем свидетель начал говорить, в зале наступила глубокая тишина. Жак Бессон помнил, при каких обстоятельствах он встретился с этим человеком, и, зная заранее важность его показаний, не мог удержаться от трепета, услышав его имя. Вот показания Клода Рейно:
«Первого сентября я на своем поле собирал картофель. Вдруг я заметил на опушке леса Риу человека в блузе, в бархатных панталонах оливкового цвета и с двуствольным ружьем. Я тотчас догадался, что это Жак Бессон, и подошел поговорить с ним, но он отвернулся, бросил камень в чащу, словно вспугивая птиц, и углубился в лес, где я скоро потерял его из виду. Удивленный увиденным, я ушел с поля и отправился домой, время от времени оглядываясь назад. Вскоре я заметил человека, выходящего из леса Риу и шедшего через мое поле. Он шел неспешным шагом. Тогда я сказал себе: „Нет ли тут чего-нибудь неладного?“ — и пошел быстрее. Я вернулся домой, рассказал жене, что я видел, взял заступ и притаился у выхода из леса, где, судя по всему, обязательно должен был пройти человек, замеченный мной четверть часа назад. Вдруг я увидел Жака Бессона, но не знал, откуда он появился. Он стоял в пяти-шести шагах от меня и оглядывался, но меня не заметил, потому что я стоял за сосной. Скоро он снова двинулся в путь, перепрыгнул через ручей и с трудом вскарабкался на крутой противоположный берег. Я следил за ним, пока он не скрылся в лесу. На этот раз я его узнал и сказал себе: „Какой же я глупец, что пришел сюда, чтобы увидеть тебя опять; это он, я не ошибся“. Когда я сначала увидел его на своем поле, солнце еще не село, а теперь уже садилось. На другой день, когда объявили о смерти господина Марселанжа, я сказал себе: „Это сделал вчерашний человек. Надо посмотреть, где он проходил“. Я вернулся на свое поле и очень ясно увидел следы на том месте, где у меня посажена репа. Я приметил, что гвоздей у него на башмаках не было».
На первых допросах Клод Рейно показывал, что не узнал Жака Бессона, он говорил, что видел двух человек. Только на последнем допросе он сказал:
– Послушавшись наконец голоса совести и преодолев страх, я должен вам сказать, что в человеке, которого я видел на своем поле, я узнал Жака Бессона.
