Дороти Сэйерс - Труп в оранжерее
— Хорошо, хорошо! — закричал Питер, удивленно глядя на своего друга. — Не выходите из себя. Я верю вам. Пощадите меня. Я только брат. Все братья — глупцы. Все влюбленные — безрассудны, как говорил Шекспир. Вы неравнодушны к Мэри, старина? Вы удивляете меня, но, полагаю, братья всегда бывают этим удивлены. Благословляю вас, дорогие дети!
— Черт побери, Уимзи, — сказал Паркер очень сердито, — у вас нет никакого права так говорить. Я только сказал, как я восхищаюсь вашей сестрой — каждый должен восхищаться таким мужеством и верностью. Вас не должно это оскорблять. Я понимаю, что Мэри Уимзи — леди очень богата, а я всего лишь обычный полицейский без годового дохода и с пенсией, которую нужно ждать, но нет необходимости глумиться над этим.
— Я не глумлюсь, — парировал Питер с негодованием. — Мне трудно представить, что кто-то женится на моей сестре, но вы — мой друг, и притом хороший друг, и у вас есть мое слово, которое чего-то стоит. Да к черту это все, старина! Если спуститься с небес на землю, посмотрите, что могло бы получиться! Социалист-пацифист непонятного происхождения или карточный игрок с таинственным прошлым! Мать и Джерри, должно быть, имели на то свои причины, когда были рады богобоязненному водопроводчику, не говоря уже о полицейском. Одного только я боюсь: у Мэри ужасно плохой вкус в выборе парней, и она не знает, как оценить такого действительно порядочного парня как вы, дружище.
Мистер Паркер извинился перед своим другом за недостойные подозрения, и некоторое время они сидели молча. Паркер потягивал портвейн и созерцал незримые образы, мерцающие в розовой глубине бокала. Уимзи достал свой пухлый бумажник и начал лениво разбирать его содержимое, выбрасывая старые письма в огонь, разворачивая и опять складывая записки, разглядывая различные визитные карточки. Наконец он добрался до клочка грязной бумаги из кабинета в Ридлсдейле, о значимости которого он едва ли до этого задумывался.
Некоторое время спустя мистер Паркер, допив портвейн и с усилием возвращаясь к своим мыслям, вспомнил, что он собирался рассказать Питеру перед тем, как имя «леди Мэри» затмило все мысли в его голове. Он повернулся к Уимзи, готовый высказаться, но его замечание так никогда и не было услышано, подобно часам, которые собирались пробить, потому что в ту секунду, когда он повернулся, лорд Питер стукнул по маленькому столу кулаком так, что графины зазвенели, и закричал громким голосом, полным внезапного просветления:
— Манон Леско!
— А? — сказал Паркер.
— Поджарьте мои мозги! — прокричал лорд Питер. — Жарьте их, и сделайте из них пюре, и подайте их с маслом как блюдо из репы, поскольку это все, на что они годятся! Посмотрите на меня! — (Мистер Паркер едва ли нуждался в этом призыве.) — Мы беспокоились здесь о Джерри, о Мэри, охотились на Гойлса, Граймторпа и бог знает на кого еще — и все это время у меня был этот маленький клочок бумаги, спрятанный в моем бумажнике. Клякса на полях — это все, что я заметил. Но Манон, Манон! Чарльз, если бы у меня были мозги мокрицы, он должен был мне рассказать всю историю. И только подумайте, мы были бы спасены!
— Хотелось бы мне, чтобы вы не были столь взволнованны, — сказал Паркер. — Я уверен, вы потрясены тем, что увидели всю ситуацию так ясно, но я никогда не читал «Манон Леско», и вы не показали мне запачканную бумагу, поэтому у меня нет ни малейшего представления о том, что вы обнаружили.
Лорд Питер передал ему обрывок бумаги без комментариев.
— Я вижу, — сказал Паркер, — что бумага довольно мятая и грязная и сильно пахнет табаком и русской кожей, поэтому делаю вывод, что вы хранили ее в своем бумажнике.
— Неужели! — сказал Уимзи скептически. — В то время как вы на самом деле видели, как я вынул ее! Холмс, как вы это делаете?
— В одном углу, — продолжал Паркер, — я вижу два пятна, одно гораздо больше других. Я думаю, что кто-то, должно быть, тряс над бумагой ручку. В пятне есть что-то подозрительное?
— Я ничего не заметил.
— Немного ниже пятен герцог подписал свое имя два или три раза или скорее свой титул. Предположение таково: его письма не были адресованы близким.
— Предположение позволительное, я думаю.
— У полковника Марчбэнкса подпись аккуратнее.
— Он едва ли мог замышлять что-то, — сказал Питер. — Он подписывает свое имя как честный человек! Продолжаем.
— Здесь можно разобрать слово five (пять) или fine (прекрасный). Видите ли вы в нем нечто таинственное?
— У числа пять может быть мистическое значение, но, признаюсь, оно мне неизвестно. Существует пять чувств, пять пальцев, пять великих китайских заповедей, пять книг Моисея, не говоря уже о мистических сущностях, воспетых в песне о нарциссе — «пять делоников царских без лепестков». Должен сказать, что я всегда хотел узнать, что это за царские делоники. Но, не зная, я не могу помочь и в этом случае.
— Хорошо. Это все, за исключением фрагмента, состоящего из «ое» на одной строчке и «is fou» — ниже.
— Как вы это понимаете?
— «Is found — «найдено», я полагаю.
— Уверены?
— Это первое, что приходит на ум. Или, вероятно, «his foul» — «его глупость» — здесь, кажется, немного размазаны чернила. Или, вы думаете, это «his foul» — «его поражение»? Писал ли герцог о нечестной игре Кэткарта? Это вы имеете в виду?
— Нет, я так не думаю. Кроме того, по-моему, это не почерк Джерри.
— Тогда чей?
— Не знаю, но могу предположить.
— И это приведет к чему-то.
— Это расскажет всю историю.
— О, рассказывайте, Уимзи. Даже доктор Ватсон потерял бы терпение.
— Нет, нет! Попытайтесь прочесть строчку выше.
— Хорошо, но здесь только «ое».
— И что это может быть?
— Я не знаю. «Poet», «роеm manoeuver», «Loeb editio» N, «Citroe» N — это может быть все что угодно.
— Вы правы. Существует не так много английских слов, оканчивающихся на «ое» — и это написано так слитно, что напоминает дифтонг.
— Возможно, это не английское слово.
— Точно; возможно, что не английское.
— О! О, я вижу. Французский язык?
— Ах, вы почти рядом.
— Soeur — oeuvre — oeuf — boeuf.
— Нет, нет. Вы были ближе в первый раз.
— Soeur — coeur?
— Coeur — «сердце». Подождите минутку. Посмотрите на черточку перед словом.
— Подождите — еr — сеr.
— Как насчет реrсеr — «разбить»?
— Я полагаю, что вы правы. Percer le Coeur — «разбить мое сердце».
— Да. Или perceras le Coeur — «разобьешь мое сердце».
— Вот так-то лучше. Кажется, нужна еще одна или две буквы.
— И теперь ваша строчка is found — «найден».
— Fou! — «Глупец!»
— Кто?
— Я не сказал «кто», я сказал «глупец».
