Гастон Леру - Дама в черном
— Вот и добрались! — воскликнул Рультабиль.
Он взял со стола древнейший череп человечества, перевернул его и, показав Роберу Дарзаку красную челюсть, поинтересовался вновь:
— Вы действительно полагаете, что красная краска на черепе и на вашей акварели идентична?
— Черт возьми! В этом нет никакого сомнения. Череп еще лежал перевернутым на моем плане, когда мы вошли в башню Карла Смелого.
— И я того же мнения, — подтвердил репортер.
Затем он встал и с черепом в руке зашел в углубление стены, освещаемое через большое окно с решеткой, которое некогда служило бойницей для пушки. Робер Дарзак расположил здесь свой туалетный столик. Рультабиль чиркнул спичкой, зажег на маленьком столике спиртовку и установил на нее кастрюлю, заранее наполненную водой. Все это он проделал, не выпуская черепа из рук. Во время эти странных приготовлений мы не отводили глаз от Рультабиля. Никогда еще его поведение не казалось нам столь непонятным, загадочным, волнующим. Мы не понимали его и испытывали чувство страха, ощущая, как вокруг нас или среди нас кто-то боится гораздо больше, чем все остальные. Но кто же это? Может быть, тот, кто наиболее спокоен внешне? Однако наиболее спокойным был Рультабиль со своим черепом и кастрюлей.
Но почему мы все вдруг отшатнулись? Почему у господина Дарзака от удивления широко раскрылись глаза, а Дама в черном, Артур Ранс и я не смогли удержаться от возгласа? Одно и то же имя одновременно сорвалось с наших уст: Ларсан!
Где мы его увидели? Как мы обнаружили его, разглядывая Рультабиля? Ах, этот профиль в красноватом полумраке надвигающейся ночи, этот лоб в глубине амбразуры, подкрашенный кровавыми сумерками так же, как в утро преступления были подкрашены стены, облитые кровавой зарей. Ах, эта челюсть, жесткая и волевая, которую раньше смягчал и округлял дневной свет, но которая теперь, на фоне вечера, вырисовывалась угрожающе и безжалостно. Как он походил на Ларсана! Как в этот момент Рультабиль был похож на отца! Это же Ларсан!
Не подозревая о смятении своей матери, о смятении всех нас, Рультабиль вышел из амбразуры и направился к нам. Теперь это был опять Рультабиль. Мы все еще не могли успокоиться, а госпожа Эдит, никогда ранее не видевшая Ларсана, удивленно спросила меня:
— Что произошло?
Рультабиль остановился перед нами с кастрюлей теплой воды, салфеткой и черепом и принялся его отмывать. Краска быстро исчезла. Он попросил нас в этом убедиться и замер перед столиком, разглядывая свою акварель. Прошло минут десять, в течение которых по его просьбе мы хранили молчание. Чего он ждал?
Наконец, переложив череп в правую руку, Рультабиль привычным жестом игрока в шары принялся катать его по рисунку. Затем он вновь показал нам череп и предложил подтвердить, что на нем нет и следа красной краски.
— Краска на бумаге высохла, — сказал Рультабиль и вновь взглянул на часы. — Для этого понадобилось пятнадцать минут. Итак, одиннадцатого числа мы видели, как господин Дарзак вошел в Четырехугольную башню около пяти часов. По его словам, он закрыл за собой дверь своей комнаты на задвижку и вышел оттуда вместе с нами после шести часов вечера. Что касается Старого Боба, то он вошел в Круглую башню в шесть часов со своим черепом, абсолютно чистым и без всяких признаков краска. Каким же образом эта краска, сохнущая в течение пятнадцати минут, оставалась в тот день достаточно влажной еще целый час после того, как господин Дарзак вышел из Круглой башни? Ибо прошел именно час или даже немного больше до того момента, как Старый Боб, войдя в Круглую башню, в припадке гнева и ярости принялся катать череп по акварели.
Этому есть только одно объяснение, и я ручаюсь, что другого вы не найдете. Оно заключается в том, что господин Дарзак, который вошел в Четырехугольную башню около пяти часов, и которого никто не видел из нее выходящим, это вовсе не тот человек, который закончил рисовать в Круглой Башне незадолго до возвращения Старого Боба и которого мы с Сэнклером застали в этой комнате, не видя, как он сюда вошел. Вышли мы уже вместе. Одним словом, в пять часов сюда вошел не тот Робер Дарзак, который здесь и сейчас находится вместе с нами. Здравый смысл подсказывает, что у этого человека есть два воплощения!
Рультабиль посмотрел на Робера Дарзака, который, как и все мы, был поражен блестящими рассуждениями молодого репортера и его неожиданным выводом. Все, что говорил Рультабиль, было таким ясным. Ясным и ужасающим! Мы вновь были удивлены его исключительной логикой и последовательностью мышления.
— Значит, он смог проникнуть сюда, приняв мою внешность, и спрятаться в шкафу перед моим приходом! — воскликнул господин Дарзак. — Поэтому я и не заметил его, когда вернулся из Круглой башни, оставив свою акварель. Но почему Бернье открыл ему двери?
— Он решил, что имеет дело с вами, — ответил Рультабиль и взял руку Дамы в черном в свои руки, как бы желая придать ей мужества.
— Теперь понятно почему, подойдя к двери, мне достаточно было ее только толкнуть. Бернье полагал, что я нахожусь у себя.
— Совершенно верно, — подтвердил Рультабиль, — привратник открыл дверь первому воплощению Дарзака и не заботился о втором, потому что он его не видел. Вы, без сомнения, прошли в Четырехугольную башню в тот момент, когда мы с Бернье находились у стены и наблюдали за странной жестикуляцией Старого Боба, разговаривавшего возле Большой Бармы с госпожой Эдит и князем Галичем.
— Но каким образом, — продолжал господин Дарзак, — меня не заметила матушка Бернье из своей привратницкой? Почему не удивилась она, увидев второй раз входящего Робера Дарзака, хотя и не видела его выходящим из комнаты?
— Представьте себе, — ответил Рультабиль с грустной усмешкой, — что в тот момент, когда вы проходили, или, точнее, в тот момент, когда проходило второе воплощение Дарзака, матушка Бернье собирала в мешок картофель, который я перед этим рассыпал по полу.
— Тогда я могу поздравить себя с тем, что еще жив!
— Да, уж поздравьте себя, господин Дарзак, поздравьте. У вас есть все основания это сделать.
— Подумать только! Вернувшись к себе, я закрыл дверь на задвижку и спокойно уселся писать письмо, имея за спиной этого бандита. Он же мог прикончить меня, не встретив никакого сопротивления!
Рультабиль подошел к Роберу Дарзаку.
— Почему же он этого не сделал? — спросил журналист, глядя ему прямо в глаза.
— Вы прекрасно знаете, кого он ожидал, — ответил господин Дарзак и скорбно посмотрел на Даму в черном.
Стоя в этот момент напротив Робера Дарзака, Рультабиль положил ему обе руки на плечи.
