Дороти Сэйерс - Под грузом улик
— Наверное, «свой».
— Вот как?
— Ну это первое приходит на ум. Или, может, это «двой…» — написано с неожиданным нажимом. Как вы думаете, может, это «двойственный»? Может, герцог писал о двойственном положении, в которое он попал в результате поведения Каткарта? Вы это имели в виду?
— Нет, я иначе понимаю это. К тому же я не думаю, чтобы это был почерк Джерри.
— А чей?
— Не знаю, но могу высказать предположение.
— И оно нас к чему-нибудь приведет?
— Оно объяснит все.
— Так валяйте же скорее, Уимзи. Даже доктор Ватсон потерял бы всякое терпение.
— Тю-тю-тю! Попробуйте сами верхнюю строчку.
— Но там только «ое».
— Да, ну и что?
— Ну не знаю. Поэт, поэма, кое-кто, ситроен — это может быть все что угодно.
— Ну что касается первых, то там не «е», а «э», к тому же написаны эти две гласные почти слитно, как дифтонг.
— А может, это не английское слово?
— В том-то все и дело. Очень может быть.
— О! Понимаю! Французское?
— Уже теплее.
— Soeur, oeuvre, oeuf, boeuf…[33]
— Нет-нет. Первое было ближе.
— Soeur, coeur.
— Coeur. Подождите минуту. Взгляните на росчерк перед этими буквами.
— Постойте-постойте — er-cer.
— Думаю, вы правы. «Percer le coeur» [34] .
— Да. Или «Perceras le coeur» [35] .
— Еще лучше. Тут, кажется, не хватает пары букв.
— А теперь ваша строчка с «вой».
— Какой вой?
— Да не «вой», а «свой».
— Чей?
— Да не «чей», а «вой».
— О Боже! «Сам»! Клянусь Юпитером, здесь стояло «сам». «Сам не свой». A la bonne heure [36] . А дальше, я думаю, «de douleur» [37] или что-нибудь в этом роде.
— Очень может быть.
— Какой осторожный! Уверяю вас, так и есть.
— Ну, предположим, вы правы.
— Тогда это говорит нам все.
— Ничего не говорит!
— А я говорю — все. Подумайте. Это написано в день смерти Каткарта. Теперь — кто из присутствовавших в доме мог написать эти слова: «Тебе не разбить моего сердца… сам не свой от горя»? Переберите всех. Я уверен, что это не почерк Джерри, и он не стал бы пользоваться такими выражениями. Полковник или миссис Марчбэнки? Не похоже. Фредди? Даже ради спасения собственной жизни не станет писать письма на французском.
— Нет, конечно нет. Это или Каткарт… или мисс Мэри.
— Чушь! Это не может быть Мэри. Она бы написала «своя», а не «свой».
— Значит, Каткарт…
— Конечно. Он всю жизнь прожил во Франции. Вспомните его чековую книжку. Вспомните…
— Господи! Уимзи, да мы были слепыми.
— Да.
— И послушайте, что я собирался рассказать вам. La Surete[38] сообщила мне, что им удалось проследить судьбу одной из банкнот Каткарта.
— Кому она была отправлена?
— Мистеру Франсуа — крупному владельцу недвижимости неподалеку от Этуали.
— Который, несомненно, сдает внаем квартирки.
— Безусловно.
— Когда ближайший поезд? Бантер!
— Да, милорд, — по первому же зову Бантер появился в дверях.
— Ближайший паром на Париж?
— Поезд отправляется от вокзала Ватерлоо в восемь двадцать, милорд.
— Мы отправляемся на нем. Сколько осталось до отхода?
— Двадцать минут, милорд.
— Возьми мою зубную щетку и поймай такси.
— Сейчас, милорд.
— Но, Уимзи, какое отношение это имеет к убийству Каткарта?
— У меня нет времени, — поспешно ответил Уимзи. — Но я вернусь через день или два. А тем временем… — Он судорожно начал рыться на книжной полке. — Прочитайте вот это. — Он вручил своему другу книгу и исчез в ванной.
В одиннадцать вечера, в то время как расстояние между «Нормандией» и причалом становилось все шире, и закоренелые путешественники укрепляли свои желудки ветчиной с пикулями против морской болезни, а более нервные проверяли надежность спасательных жилетов в своих каютах; в то время как мигающие портовые огни все дальше разбегались вправо и влево, а лорд Питер сводил случайное знакомство с каким-то второсортным киноактером в баре, Чарлз Паркер, недоуменно нахмурившись, устроился перед камином на Пикадилли, 110, и начал свое знакомство с изысканным шедевром аббата Прево.
14
УЖ ЗАНЕСЕН ТОПОР НАД НИМ
Лондон. Тронный зал в Вестминстерском дворце. Вокруг трона на возвышении стоят лорды: слева — светские, справа — духовного звания. Внизу — члены Палаты общин. Входят Болингброк, Амерль, Серри, Нортумберленд, Перси, Фицуотер, епископ Карлейский, аббат Вестминстерский и другие, за ними стража ведет Бегота.
Б о л и н г б р о к
Пусть Бегот подойдет.
И так поведай, Бегот, без утайки,
Как умерщвлен был благородный Глостер?
Кто вместе с королем задумал это
И кто свершил кровавое деянье,
Жизнь герцога до срока оборвав?
Б е г о т
Пусть предо мною встанет лорд Амерль.
«Король Ричард III»Исторический суд над герцогом Денверским открылся, как только Парламент вновь собрался после рождественских каникул. На первых страницах газеты опубликовали статью «Суд пэров» какой-то дамы-адвоката и эссе «Привилегия пэров: не пора ли ее отменить?» студента исторического факультета. «Вечернее знамя» навлекло на себя неприятности презрительной заметкой, озаглавленной «Шелковый шнур», которая была сочтена оскорбительной, а «Дейли трампет» — орган лейбористской партии — саркастически осведомлялась, почему, когда обвинение выдвигалось пэру, удовольствие от зрелища могли получать лишь несколько влиятельных особ, имевших доступ на Королевскую галерею?
Мистер Мерблес и полицейский инспектор Паркер носились с озабоченными лицами, а сэр Импи Биггз в окружении королевских советников, мистера Глиббери и мистера Браунриг-Фортескью, и еще группы более мелких сателлитов на три дня удалился в полное затворничество. Стратегические планы защиты воистину пребывали во тьме — тем более что накануне сражения она лишилась своего главного свидетеля и пребывала в полном неведении, представит он свои показания или нет.
Лорд Питер вернулся из Парижа через четыре дня и влетел как циклон на улицу Ормонд.
— Я нашел, — провозгласил он, — но дело рискованное. Слушайте!
Около часа Паркер молча слушал его, лихорадочно делая записи по ходу рассказа.
— На этом можно основываться, — заметил Уимзи. — Передайте Мерблесу. А я исчезаю.
Его следующий визит был нанесен в американское посольство. Посла, впрочем, не было на месте, так как он получил приглашение к королевскому обеду. Уимзи проклял обед и, покинув вежливых секретарей в очках в роговых оправах, вскочил в такси, распорядившись, чтобы его везли в Букингемский дворец. Здесь его упорная настойчивость по отношению к шокированным служащим сначала повлекла за собой появление распорядителя, потом еще более высокого должностного лица и наконец самого американского посланника в сопровождении королевской особы, еще не дожевавших свой обед.
