Филлис Джеймс - Лицо ее закройте
Феликс расхохотался:
– Бедняжка Салли! Ну что за страсть к спектаклям! Она не могла жить без представлений, даже если это и обернулось бы смертью.
– В конце концов так и вышло, – сказал Далглиш. – Если бы Салли не пускалась в игры с людьми, она была бы жива по сей день.
– Она была сама не своя в тот день, – вспомнила Дебора. – Обезумела просто. Мало того что платье, как у меня, надела, еще притворилась, будто принимает предложение Стивена. Она, точно ребенок, норовила все сделать назло. Получала, видно, от этого удовольствие.
– Она отправилась спать в прекрасном настроении, – сказал Стивен.
И все замолкли, вспоминая. Где-то мягко и чисто пробили часы, затем прошелестела бумага – Далглиш перевернул страницу. Где-то там в прохладе и тишине тянулась вверх лестница, по которой Салли поднималась со своей кружкой в последний раз. Они прислушались – почти явственно раздались ее мягкие шаги, шорох халата по ступеням, раскаты смеха. Вдали в темноте чуть поблескивал луг, и свет от настольной лампы отражался в нем бликами, подобно ряду китайских фонариков в наполненной ароматами ночи. Мелькнуло белое платье, копна волос. Или это почудилось? Где-то там, над ними – детская, теперь опустевшая, белая и стерильная, точно морг. Мог ли кто из них решиться сейчас подняться, открыть дверь в детскую, не боясь, что на кровати лежит кто-то? Дебора, поежившись, сказала:
– Прошу вас, пожалуйста, скажите нам, что же случилось на самом деле!
Далглиш поднял на нее взгляд. И снова зазвучал его спокойный, глубокий голос.
– Думаю, убийца отправился к мисс Джапп, поддавшись внезапному желанию до конца разобраться в чувствах и намерениях девушки, понять, насколько она опасна. Может, хотел попросить ее о чем-то, хотя не думаю, что мое предположение обоснованно, более вероятно, он хотел заключить с ней какую-то сделку. Гость или просто вошел в комнату Салли, или постучал, и его впустили. Как видите, этот человек ничего не боялся. Салли была раздета и лежала в постели. Должно быть, уже дремала, но она отпила самую малость из кружки, и снотворное не подействовало, просто была слишком усталой, чтобы думать о каких-то там тонкостях, да просто думать, что делает. Она даже не удосужилась встать с постели и надеть халат. Вы можете сделать вывод, учитывая особенности ее характера, о которых мы сейчас услышали, что она вела себя так, потому что гость был мужчиной. Но эти доводы вряд ли стоит принимать во внимание.
Мы до сих пор не знаем, что произошло между Салли и гостем. Знаем только, что, когда гость ушел, закрыв за собой дверь, Салли была мертва. Если мы сойдемся на том, что это было непреднамеренное убийство, то можем предположить, что же случилось. Теперь мы знаем, что Салли была замужем, любила своего мужа, ждала, когда он вернется и заберет ее из Мартингейла, ждала его со дня на день. Мы можем предположить, исходя из того, как она обращалась с Дереком Пулленом и как блюла тайну своего брака, что она черпала силы и радость в этой тайне. Пуллен сказал: «Она любила все держать в тайне». Женщина, с которой Салли работала, сказала мне: «Она была такой скрытной девчонкой. Проработала у меня три года, но я знала о ней под конец ровно столько, сколько знала, когда она появилась у нас. Салли Джапп хранила молчание насчет своего замужества, даже когда ей очень трудно было. Конечно, ничего умного в этом не было. Муж был за тридевять земель, преуспевал. Фирма вряд ли отправила бы его домой. Фирме ни к чему было знать об этом браке. Если бы Салли сказала правду, кто-нибудь помог бы ей. Думаю, она хранила тайну частично для того, чтобы доказать свою верность и умение держать слово, а частично потому, что такой уж она была – ореол тайны был для нее слишком притягателен. Благодаря ей она могла допекать дядю и тетку, которых не любила, и получала от этого удовольствие. Благодаря ей она приобрела на семь месяцев прибежище. Ее муж сказал мне: „Салли всегда твердила: „Лучше всех устраиваются матери-одиночки“. Не думаю, чтобы кто-нибудь из присутствующих согласился со мной, но Салли Ритчи была убеждена, что мы живем в обществе, которое утешает себя, помогая с большей охотой заблудшим, попавшим в переплет, чем тем, кто действительно заслужил эту помощь, но судьба его неприметна; она смогла проверить свою теорию на практике. Думаю, ей нравилось в приюте святой Марии. Думаю, она не теряла присутствия духа, теша себя мыслью, что она не такая, как все. Какой она, наверно, испытывала восторг, представляя себе удивленную мину мисс Лидделл, когда та узнает правду, и как она веселилась, изображая мужу своих подружек по приюту. Вроде того: «А теперь пусть Сал расскажет вам о том, как она была матерью-одиночкой“. Думаю также, что она наслаждалась властью и силой, которые ей давала ее тайна. Наслаждалась, видя ужас, который охватил Макси перед лицом опасности, – ведь только она одна знала, что опасность ложная.
Дебора заерзала на стуле:
– Вы, судя по всему, много чего о ней знаете. Если она знала, что помолвка – блеф, почему же она приняла предложение Стивена? Она бы всех нас сберегла от ненужных треволнений, если бы сказала Стивену правду.
Далглиш посмотрел на нее:
– Она сберегла бы собственную жизнь. Но разве это похоже на нее – говорить правду? Ждать оставалось недолго. Муж возвращался домой через день-два. Предложение доктора Макси явилось очередным осложнением, которое добавило лишь волнений – и возможность поразвлечься – во всей этой истории. Вспомните, ведь она не больно-то серьезно приняла его предложение. Я считаю, что она вела себя сообразно своей натуре. Она не выносила миссис Рискоу и не таясь выказывала ей свою неприязнь, поскольку близился час возвращения мужа. А это предложение дало ей новые шансы поразвлечься. Думаю, что, когда к ней пришел гость, она лежала в постели сонная, счастливая, уверенная, что у нее в руках семейка Макси, она будет крутить ею, как захочет. Ни один из десятков людей, которых я допрашивал, не сказал, что она была доброй. Не думаю, чтобы она любезно обошлась и с гостем. Но она недооценила степень гнева и отчаяния, с которыми ей пришлось столкнуться. Может, она принялась смеяться. И тут-то сильные пальцы замкнули кольцо на ее шее.
Наступила тишина. Феликс Херн нарушил ее, резко бросив:
– Вы не ту выбрали себе профессию, инспектор. Это драматическое представление заслуживает куда большей аудитории.
– Не глупите, Херн. – Стивен Макси поднял мертвенно-бледное, изможденное лицо. – Неужели не понятно, что ему достаточно и того, как мы реагируем на этот рассказ? – Он повернулся к Далглишу в мгновенном приступе гнева. – Чьи пальцы? – спросил он требовательно. – Сколько можно разыгрывать этот фарс? Чьи руки?
