Джун Томсон - Секретные дела Холмса
Но едва я разглядел это пятнышко, как барон снова взял меня под локоть и открыл дверь. Мне не оставалось ничего другого, как распрощаться и уйти.
III
Вернувшись на Бейкер-стрит, я застал Холмса расхаживающим взад и вперед по комнате в состоянии сильного нервного возбуждения.
— Ну как, Ватсон? — нетерпеливо спросил он, едва я переступил порог.
— Боюсь, что мне почти ничего не удалось узнать, Холмс, — признался я с тяжелым сердцем.
— Сколько времени он пробыл в спальне?
— Около полутора минут.
— Это значит, — прокомментировал Холмс, и лицо его немного просветлело, — что тайник с алмазами должен быть легко доступен. Слышали ли вы что-нибудь?
— Ни звука.
— Заметили ли вы что-нибудь необычное в его внешности?
— Боюсь, что ничего.
Холмс опустился в кресло у камина, и лицо его снова помрачнело.
— За исключением, может быть... — начал я неуверенно.
— За исключением чего?
— Сущего пустяка, мелочи, о которой вряд ли стоит упоминать.
— Позвольте мне судить об атом! Что именно вы имеете в виду?
— Крохотное пятнышко на мешочке, в котором хранились алмазы.
— Пятнышко? Какое пятнышко?
— От чего оно, не знаю. Совсем крохотное пятнышко, Холмс, с горчичное зернышко, не больше.
— Какого цвета?
— Коричневое.
— Светло-коричневое? Темно-коричневое? Ну же, Ватсон, не тяните! Говорите точнее!
— Темно-коричневое.
Холмс вскочил с кресла и снова принялся расхаживать по комнате, сосредоточенно нахмурив брови и нервно стискивая руки. На ходу он бормотал себе под нос:
— Темно-коричневое пятнышко. Не чернила. Может быть, масляная краска? Мало вероятно. Какой-то краситель? Вряд ли.
Внезапно Холмс хлопнул себя ладонью по лбу и сердито воскликнул:
— Ну конечно! Что я за идиот! Ответ очевиден! Ботинки!
— Ботинки? — удивленно переспросил я.
— Да, Ватсон, ботинки. Точнее, крем для обуви. Что еще из джентльменского гардероба может оставить крохотное коричневое пятнышко, подобное тому, что вы описываете? Должно быть, барон хранил свои алмазы в какой-то паре коричневых ботинок: в выдолбленных изнутри каблуках — единственной части ботинок, в которой можно устроить тайник. Это старый трюк контрабандистов — прятать небольшие предметы в каблуках. Барон был почти застрахован от кражи. Ни одному вору не придет в голову красть ботинки, когда есть более дорогие вещи.
Мой друг был очень доволен. Пожав мне руку, Холмс добавил:
— Мой дорогой доктор! Вы превосходно справились сегодня со своей трудной задачей. Я сам не мог бы сделать это лучше.
Я был счастлив от похвалы Холмса, так как чувствовал, что он говорит совершенно искренне. Впрочем, льстить кому бы то ни было, источать незаслуженные похвалы, будь то даже сиятельная особа, было совсем не в духе Холмса. Все его похвалы неизменно были заслуженными.
— А теперь, Ватсон, займемся алмазом, который презентовал вам барон. Могу я взглянуть на камень?
Я передал Холмсу синий бархатный футляр. Он нетерпеливо вынул алмаз и принялся рассматривать его в лупу, которой обычно пользуются ювелиры.
— Он фальшивый? — спросил я, думая, что Холмс ищет признаки подделки.
— Нет, самый подлинный. Барон дарит только настоящие камни, — заверил меня Холмс, укладывая алмаз в футляр и возвращая его мне.
Не могу сказать с уверенностью, но мне показалось, будто на лице Холмса мелькнуло разочарование. Но длилось это какое-то мгновение, и прежде чем я успел осведомиться о его причине, Холмс перешел к моей беседе с бароном. Расспросив меня самым подробным образом, он поздравил меня и с успешным проведением трудной беседы.
В следующие восемь дней не произошло решительно ничего такого, что продвинуло бы дело, и Холмс снова погрузился в состояние мрачной меланхолии, которая обычно овладевала им в моменты вынужденного бездействия. Настроение его ухудшилось настолько, что я стал опасаться, как бы мой друг ни прибег к искусственным стимуляторам, от которых я безуспешно пытался его отучить[56].
И я с облегчением вздохнул, когда в следующую субботу за завтраком нам принесли письмо, которое Холмс с таким беспокойством ожидал, судя по тому, как нетерпеливо он разорвал конверт и пробежал взглядом по строчкам.
— Патовая ситуация наконец разрешилась, Ватсон! — воскликнул он. — Партия продолжается!
Опрометью бросившись в спальню, Холмс вернулся минут через десять полностью одетым и с небольшим чемоданчиком в руке.
— Вы уезжаете? — спросил я в недоумении.
— Только на четыре дня. Я вернусь в среду утром. Прошу вас, сообщите миссис Хадсон о моем отъезде и попытайтесь в среду вечером быть свободным.
— Почему, Холмс?
— Потому, мой дорогой друг, что к тому времени я хочу иметь на доске все мои фигуры, чтобы сделать последний ход и объявить барону шах и мат.
В следующее мгновение дверь гостиной захлопнулась за ним.
Я с нетерпением ждал возвращения Холмса. Мне было любопытно узнать, что имел в виду мой друг, когда вдруг заговорил о шахматной партии, и как именно он намерен нанести барону решающий удар.
Вернуться в среду утром Холмс не успел. Но в четыре часа дня я услышал знакомые шаги: он, как всегда, энергично поднимался по ступеням.
— Опаздываете, Холмс! — заметил я, когда он вошел в гостиную.
— Тысяча извинений, — радостно ответствовал он. — Надеюсь, вы за меня не беспокоились? Разыгрался шторм, и пакетбот прибыл в Дувр с опозданием.
— Так вы снова были во Франции?
— На этот раз я во Франции не останавливался, а побывал там только проездом в Будапешт.
— Будапешт? А что, скажите на милость, вы делали в Будапеште?
— Встречался с неким мистером Йожефом, присутствие которого в Лондоне существенно для задуманного мной плана. Дело в том, что мистер Йожеф по профессии ювелир-художник. Три года назад его дом был ограблен предположительно одним из подручных барона Мопертюи. Были похищены необработанные алмазы. Из шестнадцати опрошенных мной ювелиров и торговцев алмазами только мистер Йожеф заявил, что готов опознать украденные у него камни, если не все, то, по крайней мере, некоторые из них.
По счастливому для меня стечению обстоятельств мистер Йожеф, который сам создает эскизы своих украшений и изготавливает их, незадолго до ограбления получил заказ на браслет от одного из своих состоятельных клиентов. Браслет предназначался в качестве подарка по случаю совершеннолетия дочери заказчика.
Из имевшихся у него алмазов мистер Йожеф отобрал двадцать один камень, подходившие друг другу по величине и цвету, и отложил в сторону, отметив предварительно индивидуальные особенности каждого из них. Опасаясь, как бы эти камни случайно не были спутаны с другими, мистер Йожеф пометил их, поставив на каждом алмазе незаметную для невооруженного глаза царапинку.
