Гастон Леру - Дама в черном
Был вновь вызван доктор, повторно осмотрена рана, и, сравнив ее с роковым камнем, ответственные лица установили, что именно он и явился причиной смерти. Теперь до признания несчастного случая оставался один шаг. Судебному следователю и комиссару потребовалось шесть часов, чтобы сделать этот шаг. Шесть часов, в течение которых они допрашивали нас без устали и без результата.
После окончания допроса госпожа Эдит и я остались сидеть в салоне Старого Боба, откуда все вышли. Дверь в коридор была открыта, и до нас доносились причитания матушки Бернье над телом мужа, которое перенесли в привратницкую. Между этим телом и израненным Старым Бобом — израненным, надо признать, столь же необъяснимо — мы и сидели, полные ужаса, не зная, что нам суждено еще пережить. Вдруг госпожа Эдит взяла меня за руку.
— Не покидайте меня! — взмолилась она. — У меня никого не осталось, кроме вас. Я не знаю, где князь Галич, и не получала никаких известий от мужа, оставившего мне всего лишь краткую записку, что он отправляется на поиски Тулио. Это ужасно! Господин Ранс даже не знает еще, вероятно, о смерти Бернье. Нашел ли он Палача моря? Именно от Тулио я и ожидала всей правды. И ничего! Это ужасно!
С той минуты, как госпожа Эдит завладела моей рукой и сжала ее в своей, я оказался преданным этой женщине всей душой и сказал, что она может полностью на меня рассчитывать. Тихим голосом мы обменялись несколькими незабываемыми словами, в то время как мимо нас по двору скользили туда и обратно тени представителей правосудия, сопровождаемые Рультабилем и Робером Дарзаком. Окно оставалось открытым, и Рультабиль, проходя мимо, каждый раз бросал быстрый взгляд в нашу сторону.
— Он следит за нами, — сказала госпожа Эдит, — возможно, находясь здесь, мы мешаем ему и господину Дарзаку. Тем лучше, мы не оставим этого места, что бы ни случилось. Не правда ли, господин Сэнклер?
— Надо быть признательными Рультабилю, — осмелился возразить я, — за его вмешательство и за молчание относительно древнейшего скребка человечества. Если бы следователи узнали, что этот каменный кинжал находился у Старого Боба, то трудно сказать, чем бы все это кончилось. А если бы они вдобавок проведали, что сказал Бернье перед смертью, то версия о несчастном случае стала бы весьма проблематичной.
Последние слова я произнес с особым значением.
— О, — гневно ответила она, — я боюсь теперь только одного, да, я боюсь только одного…
— Чего же?
— Я боюсь, что он спас моего дядю лишь для того, чтобы окончательно его погубить.
— Как вы могли такое подумать? — воскликнул я, без особой, впрочем, уверенности.
— Мне кажется, что я прочитала это по глазам вашего друга. Но у меня нет полной уверенности, иначе бы я предпочла иметь дело с правосудием. Во всяком случае, надо быть готовой ко всему. Я буду защищать старика до конца! — убежденно произнесла она и показала мне маленький револьвер, который прятала в платье. — И почему только нет князя Галича?
— Опять князь Галич! — не удержался я.
— А вы готовы меня защищать? — спросила она, посмотрев мне в глаза испуганным взглядом.
— Готов.
— Против всего света?
Я колебался.
— Против всего света? — настойчиво повторила она.
— Да.
— И против вашего друга?
— Да, если это понадобится, — сказал я, вздыхая, и вытер рукой влажный от пота лоб.
— Хорошо, я вам верю. На несколько минут я оставлю вас одного, и вы будете охранять этот вход до моего возвращения.
Госпожа Эдит указала на дверь, за которой лежал Старый Боб, и убежала. Куда? Позже она мне в этом призналась: разумеется, на поиски князя Галича. О, женщины, женщины!
Не успела она скрыться под аркой, как в комнату вошли Рультабиль и Робер Дарзак, которые, оказывается, все слышали. Рультабиль не стал скрывать, что осведомлен о моей измене.
— Вот уж громкое слово, — ответил я. — Вы прекрасно знаете, Рультабиль, что я не имею обыкновения изменять кому бы то ни было. Однако госпожа Эдит достойна сожаления, а вы ее совсем не жалеете.
— Зато вы чересчур жалеете!
Я покраснел до корней волос и уже готов был вспылить, но Рультабиль жестом остановил меня:
— Прошу вас только об одном. Что бы ни произошло, что бы в дальнейшем ни случилось, вы больше не скажете ни единого слова ни мне, ни господину Дарзаку!
— Это будет очень легко, — ответил я оскорбленно и повернулся к нему спиной.
Мне показалось, что Рультабиль раскаивается и хочет как-то сгладить свою резкость, но в этот момент судебные чиновники, собираясь покинуть замок, пригласили всех нас. Следствие было закончено. После заявления врача они уже не сомневались, что произошел несчастный случай. Таким было и заключение. Дарзак и Рультабиль отправились их провожать, а я остался в комнате, ожидая госпожу Эдит. В нескольких шагах от меня, в привратницкой, матушка Бернье зажгла две свечи над телом своего мужа и с плачем читала молитвы по усопшему. Мрачные предчувствия вновь овладели моим сердцем. Вдруг в вечернем воздухе над своей головой я услышал какой-то шум, похожий на сильный удар гонга, и понял, что это захлопнулись железные ворота, закрытые по приказу Рультабиля.
Не прошло и минуты, как в комнату вбежала госпожа Эдит и в смятении бросилась ко мне, как к своему единственному прибежищу.
Затем появились господин Дарзак и Рультабиль под руку с Дамой в черном.
XX. ГЛАВА, в которой наглядно демонстрируется возможность появления лишнего тела
Рультабиль и Матильда вошли в Четырехугольную башню. Никогда еще походка моего друга не была столь торжественной. Она могла бы вызвать усмешку, но в этот трагический момент вызывала лишь беспокойство. Никогда еще ни один прокурор, облаченный в пурпурную мантию, не входил в зал суда, где его ожидал обвиняемый, с более угрожающим величием. Но я полагаю также, что и ни один судья никогда еще не был столь бледен.
Что касается Дамы в черном, то было видно, какие небывалые усилия она прилагала, чтобы скрыть чувство ужаса, сквозившее, несмотря ни на что, в ее взгляде и заставлявшее ее нервно сжимать руку сына. Робер Дарзак тоже был мрачен и решителен, как представитель правосудия. Но еще более увеличило всеобщее беспокойство появление во дворе Карла Смелого дядюшки Жака, Вальтера и Маттони. Все трое были вооружены и молча расположились перед дверью Четырехугольной башни, получив от Рультабиля категорический приказ не выпускать никого. Госпожа Эдит спросила преданных ей Маттони и Вальтера, что все это значит и против кого направлено, но, к моему великому удивлению, слуги ей не ответили. Тогда с решительным видом она встала перед входом к Старому Бобу и, раскинув руки, как бы желая преградить собой дверь, воскликнула хриплым голосом:
