Лео Брюс - Дело для трех детективов
Сначала я не мог понять, зачем Столл добавил себе столько трудностей, чтобы вытянуть у миссис Терстон те последние двести фунтов. Но я недооценил расчётливый ум Столла. У него была очень мерзкая черта: он любил оставлять в дураках абсолютно всех. Задумывая убийство миссис Терстон, он чувствовал, что в её лице нанесёт удар всем своим бывшим работодателям. Добывая эти двести фунтов, которые должны были быть по справедливости разделены вместе с остальной частью состояния между всеми слугами, он оставлял в дураках своих товарищей-слуг. Как теперь ему придётся за всё расплачиваться, не нам решать.
Явившийся в пятницу вечером несчастный викарий уже знал, что он должен сделать, и был обучен способу, посредством которого всё должно быть сделано. Ничего удивительного, что он вопрошал мистера Таунсенда перед обедом — он словно искал дополнительное подтверждение фактам, чтобы окончательно убедить свой больной мозг. И, возможно, что даже тогда он избежал бы подавляющего влияния Столла и ушёл домой невинным человеком. Если бы не та неудачная беседа с миссис Терстон перед его уходом. Но она чистосердечно сказала ему, что ей нравится молодой шофёр, — такой уж бесхитростной и непосредственной она была. Когда Райдер покинул комнату, его безумная совесть была спокойна, он уже бесповоротно был нацелен на ту ужасную работу, которая, как он верил, была его долгом.
Тем временем у Столла всё уже было наготове. Был канат, вывешенный из окна чулана и заведённый в открывающееся окно комнаты миссис Терстон (по нему викарий должен был уйти), и канат, вывешенный из окна яблочной комнаты к неоткрывающемуся окну комнаты миссис Терстон (по нему викарий должен был в эту комнату вернуться). Если бы кто-то смог увидеть эти канаты, они предстали бы огромной буквой X на стене дома, знаком смерти, зловещей пародией на открытки с морского курорта с крестиком «наше окно» на фотоснимке гостиницы.
Но, увы, никто их не видел. Это была тёмная ночь, и вы все находились в закрытом помещении. Поэтому, когда мистер Райдер пошёл наверх, чтобы подождать в комнате Мэри Терстон свою жертву, никто и не подозревал, что он не на пути домой. Никто, кроме Столла, который и провёл его туда.
Миссис Терстон отправилась спать. У двери она заколебалась, удивлённая — совершенно естественно — тем, что обнаружила там мистера Райдера, ожидающего в комнате, которая была частично затемнена Столлом в надежде, что убийство будет совершено, прежде чем жертва поймёт намерения убийцы и поднимет тревогу.
Мы никогда не узнаем, какие бредовые обвинения бросал ей этот бедный человек в течение тех ужасных десяти минут или что отвечала ему несчастная леди. Но, наконец, дело было сделано, а затем викарий следовал инструкциям Столла буквально посекундно. Он схватил канат, захлопнул раму, и, как гигантский паук на своей нити, качнулся — к окну, которое не открывалось. Там он стоял, держась за каменную кладку над собой, в то время как Столл вытянул первый канат и спустился к двери, чтобы доказать свое алиби.
Вы все прибежали, взломали дверь и вошли, обыскали и покинули комнату, и Столл, под предлогом принести немного коньяка истеричной девушке, пошёл, чтобы втащить второй канат, на котором мистер Райдер тем временем качнулся назад к открытому окну. Потом дворецкий сказал, что подошёл к парадной двери, услышав звон колокольчика, и впустил мистера Райдера. Поначалу я думал, что этот колокольчик — колокол радости, ибо он доказывал невиновность этого несчастного человека. Но затем, когда я обнаружил, что все кнопки звонков в доме, включая таковой на парадной двери и в комнате миссис Терстон, заставляют звонить один и тот же колокольчик, стало понятно, что мистер Райдер мог спокойно позвонить из спальни, как если бы находился у парадной двери. Как я сказал тогда, этот колокольчик мог звонить, показывая тем самым, что у парадной двери никого нет.
Остальное вы знаете. Вы поднялись наверх и в комнате подле мёртвой женщины нашли убийцу, который, как я предпочитаю думать, был всего лишь орудием настоящего убийцы.
— Таким образом, вы думаете, — спросил я затаив дыхание, — что он перерезал ей горло потому, что считал это своим долгом?
— Я думаю, — сказал отец Смит, взглянув на меня, — что он перерезал её горло, убежденный, что вскрывает гнойник греха.
ГЛАВА 31
Именно в этот напряжённый момент в комнату вошёл доктор Терстон.
— Я надеюсь, — спокойно сказал он, — вы закончили своё обсуждение. Вы ещё не произвели арест, сержант?
— Ещё нет, сэр.
— Дело в том, Терстон, — сказал Сэм Уильямс, — что у этих джентльменов небольшое расхождение во мнениях.
Терстон выглядел озадаченным. Очевидно, ему было трудно это понять или, по крайней мере, в это поверить.
— Но… но разве вы не обнаружили, кто виновен? — устало спросил он.
— Да, ну, это... — Уильямс был явно в затруднительном положении. Наконец он повернулся к сержанту Бифу. — Послушайте, сержант, в конце концов, вы представляете закон, и произвести арест — это ваша обязанность. Вы услышали всех этих джентльменом. А что об этом думаете вы сами?
Сержант Биф обвёл взглядом всех трёх детективов с явным восхищением:
— Знаете, что я об этом думаю? Я думаю, то, что эти джентльмены нам рассказали, — это замечательно. Замечательно! Я никогда не думал, что такое возможно, что человек может быть таким умным. И они учли все детали! Это было замечательно, сэр, и просто приятно слушать. Я никогда не забуду сегодняшнего вечера. Будет, что рассказать внукам. И подумать только: именно мне выпало счастье всё это услышать! — Его глазки, обычно немного мутноватые, сейчас пылали искренним восхищением.
— Сейчас дело не в этом, — холодно сказал Уильямс. — Что мы должны сделать — так это решить, кто виновен, и арестовать его.
— Ах, да, — согласился сержант Биф, — Я об этом забыл. Я знаю, конечно, кто это сделал. Но это всё пустяки. Да я ведь никогда не смог бы сочинить такие истории, как у них, даже если бы мне заплатили, сэр. Они замечательны.
— Ну, сержант, в течение долгого времени вы говорили, что знаете, кто виновен. Не расскажете ли нам свою теорию?
— У меня нет теории, сэр. И перед лицом этих джентльменов я и не осмелился бы сказать, что есть. Я просто не смог бы выразить всё это такими прекрасными словами, хоть сулите мне золотые горы.
— У вас нет никакой теории? Но мне казалось, вы говорили, что знаете, кто это сделал?
— Так и говорил. Но это пустяки сэр. После того, что мы услышали сегодня вечером….
— Но ради Бога, сержант, расскажите же нам, что вы знаете.
— Ну это действительно слишком просто, сэр. Мне не хотелось бы вас сейчас разочаровывать.
