Артур Гриффитс - Пассажирка из Кале (сборник)
– Простите. Конечно, присаживайтесь, – поспешно промолвил судья, по-видимому, слегка устыдившись.
– Спасибо. Вы не возражаете? – Генерал достал серебряный портсигар. – Могу я предложить вам? – Он дружелюбно протянул коробочку.
– Мы не курим на работе, – резко ответил шеф. – И в судебных органах курение запрещено.
– Бросьте вы, я просто хотел быть вежливым и не признал в этой комнате судебного органа, так что, если позволите, думаю, я все же сделаю три затяжки, это поможет мне успокоиться.
Он явно играл с ними. От былого возбуждения, столь бурно проявившегося, когда он встал на защиту графини, не осталось и следа, и теперь он был совершенно, нет, надменно спокоен.
– Вы называете себя генералом Коллингемом? – продолжил шеф.
– Не называю. Я и есть генерал сэр Чарльз Коллингем, британская армия.
– В отставке?
– Нет, я все еще состою на действительной службе.
– Это нужно будет проверить.
– Всенепременно. Вы уже отправили запрос в Британское посольство?
– Да, но оттуда еще никто не явился, – презрительно промолвил сыщик.
– Если вы не верите мне, зачем задаете вопросы?
– Мы обязаны провести допрос, а вы обязаны отвечать. Если не будете отвечать, у нас есть способы заставить вас это делать. Вы подозреваетесь в причастности к серьезному преступлению, и ваше поведение неприятно… недостойно… позорно…
– Тише, тише, дорогой коллега, – вмешался судья. – Если позволите, я продолжу с этого места. А вы, мсье генерал, я уверен, не станете нам мешать или препятствовать. Мы представляем закон в этой стране.
– А я это делал, мсье судья? – ответил генерал, сама вежливость, и выбросил недокуренную сигарету.
– Нет-нет, я ничего такого не хотел сказать, я просто прошу вас как воспитанного человека относиться к нам подобающим образом и постараться помочь.
– Я готов. Если и случилась какая-то неприятность, то явно не по моей вине, а из-за этого маленького господина. – Генерал пренебрежительно кивнул на мсье Фльосона, чем едва не начал новую перебранку.
– Давайте не будем больше говорить об этом, а перейдем к делу. Насколько я понимаю, – сказал судья, пролистав несколько страниц лежавшего перед ним отчета, – вы являетесь другом контессы ди Кастаньето?
– Очень любезно с ее стороны называть меня другом. Я горжусь тем, что она считает меня таковым.
– Как давно вы ее знаете?
– Четыре-пять месяцев. С начала последнего зимнего сезона в Риме.
– Вы часто бывали у нее дома?
– Да, мне было разрешено заходить к ней просто так, по-дружески, если вы это хотите знать.
– Вы знали всех ее друзей?
– Как мне отвечать на этот вопрос? Я знаю только тех, кого встречал там время от времени.
– Да, верно. Вы часто встречали там синьора… Куадлинга?
– Куадлинга? Куадлинг… Что-то не припомню. Фамилия, кажется, знакомая, но его самого я не помню.
– Вы когда-нибудь слышали о римских банкирах Корресе и Куадлинге?
– Ах да, конечно. Хотя дел я с ними никогда не имел и с господином Куадлингом не встречался.
– Даже у графини?
– Ни разу. В этом я полностью уверен.
– Тем не менее, у нас есть достоверные свидетельства о том, что он был там частым гостем.
– Мне это непонятно. Я не только ни разу его не встречал, но даже не слышал, чтобы графиня когда-либо упоминала это имя.
– В таком случае вы, должно быть, удивитесь, если я вам скажу, что он был в ее квартире на Виа Маргутта вечером в день отъезда из Рима. Его позвали, приняли, и он провел с ней больше часа.
– Я не удивлен, я поражен! Я сам заходил к ней около четырех часов, чтобы предложить свою помощь с поездкой, и ушел в начале шестого. Поверить не могу!
– Сейчас я вас удивлю еще больше, генерал. Что вы подумаете, когда я скажу, что этот самый Куадлинг – этот друг или знакомый, называйте, как хотите, во всяком случае, человек близкий ей настолько, чтобы навещать ее перед долгим путешествием, – был найден мертвым в спальном вагоне?
– Не может быть! Вы уверены? – воскликнул сэр Чарльз, едва не выпрыгнув из кресла. – И какие выводы вы из этого делаете? Что вы предполагаете? Хотите обвинить эту женщину? Чушь!
– Я уважаю ваше рыцарское желание защитить даму, которая называет вас другом, но мы в первую очередь – официальные лица, и чувствам нельзя позволять влиять на наши решения. У нас есть серьезные основания подозревать эту женщину. Я говорю это откровенно и верю, что вы, как солдат и человек чести, не злоупотребите доверием.
– Могу ли я узнать, что это за основания?
– Она – единственная женщина, которая была в вагоне во время переезда от Лароша до Парижа.
– Вы подозреваете, что это дело рук женщины? – заинтересовался генерал.
– Да. Хотя я не имею права об этом рассказывать.
– И вы уверены, что эта дама, утонченный, деликатный человек из высшего общества – поверьте, я знаю, о чем говорю, – которую вы подозреваете в совершении этого жестокого убийства, была единственной женщиной в вагоне?
– Это очевидно. Кто еще? Какая другая женщина могла находиться в вагоне? В Лароше никто не входил, и до Парижа поезд не останавливался.
– По крайней мере, в последнем вы точно ошибаетесь, это я точно знаю, а значит, можете ошибаться и в остальном.
– Поезд останавливался? – вклинился сыщик. – Почему нам никто об этом не сказал?
– Возможно, потому что вы не спрашивали. Но это факт. Уверяю вас. Все вам скажут то же самое.
Сыщик бросился к двери и позвал проводника. Конечно, он имел на это полное право, но такая поспешность показала, что он не поверил услышанному, и это вызвало у генерала улыбку. Правда, потом он захохотал во весь голос, когда все еще плохо соображающий полусонный проводник, не задумываясь, подтвердил его слова.
– По чьему требованию был остановлен поезд? – спросил сыщик, и судья одобрительно кивнул головой.
Ответ на этот вопрос позволял найти нового подозреваемого.
Но проводник ответить не смог.
Кто-то подал аварийный сигнал, во всяком случае, так заявил проводник, иначе поезд бы не остановился. Однако он, проводник, этого не делал, и никто из пассажиров не признался, что звонил машинисту. Тем не менее, поезд останавливался.
– Что ж, это меняет дело, – признался судья. – Вы пришли к каким-то выводам? – обратился он к генералу.
– Делать выводы – ваша работа. Я всего лишь указал на факт, который опровергает вашу теорию. Но, если хотите, я расскажу, что сам думаю.
Судья кивнул в знак согласия.
– Сам по себе факт остановки поезда не имеет никакого значения. Любой робкий или впечатлительный человек, оказавшись невольно вовлеченным в такое жуткое преступление, от страха первым делом бросился бы останавливать поезд. Вызывает подозрение, что никто не признался в том, что это сделал. Отсюда следует один вывод: для остановки поезда имелась более веская, тайная причина.
