Эли Бертэ - Присяжный
– В нем имели гнусность утверждать… – необдуманно начала Марион.
Взгляд сестры заставил ее замолчать.
– Что утверждали? – обратился молодой человек к Марион, собрав все свое мужество. – Позвольте, я помогу вашей памяти. Не говорили ли в этом письме, что настоящий убийца вашего брата не Франсуа Шеру?
– Это правда.
– Не утверждали ли, что в его убийстве виновен… месье де ла Сутьер, владелец Рокроля?
– И это правда, но откуда вы можете знать?
– Мы доказали, что не верим подобной клевете, – перебила Гортанс.
– А если бы клевета оказалась истиной? – спросил Арман глухим голосом. – Вам первым необходимо знать то, что вскоре будет известно всем. Ваш безымянный корреспондент, как, впрочем, ни были бы гнусны его намерения, утверждал истину. Месье де ла Сутьер сам добровольно перед правосудием признал себя виновником убийства.
Девицы Бьенасси остолбенели.
– Милосердный боже! – вскрикнула наконец Марион. – Кто мог бы подозревать благородного человека в столь гнусном поступке?
– Да это невозможно! – сказала Гортанс с недоверчивым видом. – Преступление Франсуа Шеру доказано следствием. Как месье де ла Сутьер, человек с состоянием и знатного рода, мог покуситься на чужую жизнь из жадности и корыстолюбия…
– А почему вы думаете, что причиной этого несчастного дела было корыстолюбие? Вы наверняка знали, что ваш покойный брат давал повод ко многим скандальным историям. Его легкомыслие и особенно дерзкое волокитство нажили ему много врагов.
И Робертен изложил сестрам факты, уже известные читателю. Обе девушки с напряженным вниманием слушали этот рассказ.
– Ах, Гортанс, – сказала Марион сквозь слезы, – сколько раз я предостерегала бедного Теодора и просила его быть осторожным! Он влюблялся в каждую женщину, милый, несчастный брат.
– Теперь я понимаю тревожное состояние де ла Сутьера, когда мы навестили его в Рокроле, чтобы изъявить благодарность за мнимое покровительство, нам оказанное, – заметила Гортанс. – Помнишь как он был бледен, как взволнован, говоря с нами, с каким нервным раздражением оттолкнул нас!
– А мы собирались любить и благословлять убийцу нашего брата!
– Да накажет его Господь… его и близких ему! – вскрикнула Гортанс.
– Не проклинайте! – с жаром вступился Арман за близких ему людей. – Вы не решились бы проклинать их, если бы знали, какими жгучими угрызениями совести, какой нравственной пыткой уже искуплен этот роковой выстрел!
– Теперь я начинаю понимать, какого рода участие вы питаете к семейству де ла Сутьер… – продолжала Гортанс с иронией. – Но не о том сейчас речь! – заговорила она вдруг резко. – С какой целью, позвольте узнать, вы нам сообщили эти страшные вести? Говорите откровенно! Разве вы надеетесь, что мы можем избавить преступника от кары закона? Насколько я понимаю, это не в нашей власти.
– Я прошу от вас только справедливости, – ответил Арман голосом кротким, но в то же время твердым. – Я прошу вас не искать безжалостной мести над особами, достойными сожаления. Как бы ни была горяча ваша привязанность к брату, не забудьте и его доли вины.
Гортанс сохраняла холодный и сдержанный вид: глаза ее были сухими, брови нахмуренными.
– Итак, – сказала она наконец, – вы пришли просить нас о снисхождении к виновному. Нетрудно угадать, какое чувство руководит вами, но потрудитесь определить точнее, какого рода услугу вы желаете получить от нас.
– Вот в чем дело. Закон предоставляет вам право вмешательства в судебное следствие. Вы можете требовать строгого осуждения виновного или назначить себе вознаграждение за потерю кормильца. Едва ли мне нужно пояснять, до какой степени ваше вмешательство может быть пагубно для подсудимого и насколько его положение станет опаснее.
– Успокойтесь на этот счет, – ответила Гортанс все с той же жестокостью, – мы с сестрой не собираемся вмешиваться в ход правосудия, как вы, по-видимому, опасаетесь. Мы не сделали этого относительно простого мужика, зачем нам это теперь относительно человека из хорошего общества? Пусть правосудие идет своим чередом. Что касается нас, то мы считаем постыдным требовать деньги за кровь нашего возлюбленного брата. Не правда ли, сестра?
– Конечно, – ответила Марион.
Арман слегка поклонился:
– Я ожидал от вас подобного великодушия и деликатности, но это еще не все. Нет ли в бумагах вашего брата письма, которое поможет выяснить истину? Или, за неимением письменных доказательств, не припомните ли вы обстоятельства, которые помогут смягчить вину подсудимого? Я молю вас об этой милости не от имени виновника вашего несчастья, а от имени бедной девушки, которой вы, мадемуазель Гортанс, в моем присутствии выражали дружеское участие. На ней тяжело отразится ужасное обвинение, которое падает на ее отца.
Говоря таким образом, Арман сам был тронут до слез, но, странно, его глубокое чувство и трогательная мольба за Пальмиру только усиливали недоброжелательность Гортанс. Она ответила с язвительной усмешкой:
– Мадемуазель де ла Сутьер нашла в вас очень красноречивого защитника, и, без сомнения, что бы ни случилось в будущем, никто не будет по приказанию начальства искать для нее мужа. К несчастью, – продолжала она, изменив тон, – мы не можем исполнить вашего желания. Из чувства уважения к чужим тайнам, которое вы легко поймете, мы с сестрой сожгли, даже не взглянув на них, все женские письма, какие остались у покойного брата. Что же касается вопроса о том, насколько мы могли быть посвящены в его тайны, мы не имеем никакого понятия о его сердечных делах, да никогда на этот счет его и не расспрашивали.
Марион утвердительно кивнула. Арман встал.
– Я вижу, что мое присутствие вам в тягость, – сказал он, вздыхая, – и спешу избавить вас от себя. Однако умоляю еще раз: когда пройдет первый порыв негодования, поступите так, как вам велят ваше великодушное сердце и чувство христианского милосердия. Позвольте теперь проститься с вами.
Он низко поклонился и пошел к двери. Гортанс ответила ему с надменным видом, не вставая с места. Стыдясь неучтивости сестры, Марион проводила Армана до площадки лестницы и сказала шепотом:
– Я не понимаю, что с ней, она положительно не в своей тарелке. Я поговорю, я урезоню ее, и если возможно…
– Марион! – позвала сестра.
Девушка поспешно вернулась к сестре. Арман быстро спустился с лестницы, совсем забыв о Сернене, но тут клерк догнал его и спросил, задыхаясь от волнения:
– Ну что, месье Робертен, что вы можете мне сообщить?
– Мадемуазель Бьенасси ответит вам сама, – сказал Арман и ушел, оставив несчастного Сернена в состоянии невыразимой тоски.
