Николас Блейк - Бренна земная плоть
Приведя в порядок свои мысли, я пришел к твердому убеждению, что знаю правду о смерти полковника. Ибо только моя теория объясняла все факты. Ведь трудно было поверить, что полковник — заранее предупрежденный и вооруженный — мог все же позволить заманить себя в ловушку. После этого я стал выискивать другие детали, подходившие к моей теории. Одной из них оказалась фотография Юдит Файр, стоявшая в бараке. Почему полковник уничтожил ее до того, как в доме появились другие гости? Ответ был один: О'Брайен боялся, как бы ее случайно не опознал один из тех, кто был приглашен в дом. Да и эти нелепые письма… В первый день праздника я посчитал их глупой шуткой, так как все прибывшие вели себя по отношению к полковнику ровно и очень дружелюбно. А я никак не мог себе представить, чтобы убийца, готовящийся через несколько часов нанести удар, мог вести себя так непринужденно. И когда я все это суммировал, то внезапно пришел к выводу, что единственным, кто проявлял какую-то скованность, был сам О'Брайен. Ведь он-то как раз и расставлял в этот момент сети, которые через несколько недель должны были привести Эдварда Кавендиша на виселицу.
— Думаю, что с вызовом психиатра можно повременить, — сказал сэр Джон, немного помолчав. — Удивляюсь силе твоих логических умозаключений, Найджел, и готов поверить, что все оно так и было. Но какую роль сыграл тут Киотт-Сломан? Как и почему убил его О'Брайен?
— По сравнению с другими сложностями этот вопрос кажется мне довольно простым. Киотт-Сломана действительно убил О'Брайен. Ведь только ему было безразлично, когда тот расколет этот орешек. Это была, так сказать, месть из потустороннего мира. Полковник знал, что у Джорджии хранится яд, и ему было нетрудно добраться до него. А убивая Сломана таким способом, он рассчитывал вызвать еще большие подозрения по отношению к Кавендишу. Возможно, он также предполагал, что Сломан шантажировал Кавендиша. По этой причине он и анонимные письма писал на машинке Сломана — ведь Кавендиш был в его заведении завсегдатаем. За обедом полковник убедился, что никто, кроме Сломана, не разгрызает орехи зубами, и поэтому мог быть спокоен, что орех дойдет по назначению.
Но самое важное заключалось в том, что О'Брайен мог убить Киотт-Сломана только после своей смерти. Дело в том, что между ними существовала связь, из которой мы могли вывести истинный мотив убийства.
— И какой же был истинный мотив? — поинтересовался сэр Джон. — Шантаж?
— Нет. Нечто гораздо более интересное. О'Брайен и Сломан вместе служили в военно-воздушном флоте во время войны. Сломан называл полковника Слип-Слоп, и никто, кроме Джимми Хоупа, не знал этого прозвища. Газеты никогда не упоминали его, и, услышав его впервые, я был очень удивлен. Отсюда можно заключить, что Сломан служил в том же подразделении, что и О'Брайен. В этом рождественском вечере было удивительно то, что он вообще состоялся. Это было странно со стороны О'Брайена, которому надоели шум и суета и который хотел вести уединенную жизнь. Еще более удивительным мне показался тот факт, что на этот вечер были приглашены по меньшей мере три человека, с которыми у полковника, казалось, не было ничего общего, — Кавендиш, Люсилла, Киотт-Сломан. Мне он заявил, что среди гостей находится и тот или те, кого можно заподозрить в написании анонимных писем, и поэтому он не хочет выпускать их из поля зрения. Но тут сразу напрашивается вопрос: а почему полковник вообще связался с таким человеком, как Киотт-Сломан? Джорджия сказала, что именно О'Брайен предложил посетить его ресторан. А ведь такой человек, как О'Брайен, избегал подобных заведений как чумы.
— Должен сознаться, я тоже задавал себе вопрос: что нужно Киотт-Сломану в Дауэр-Хауз? — заметил Филипп Старлинг.
— Вот видите!.. А когда-то, помнишь, дядя, ты мне сам рассказывал, как однажды, когда полковник был командиром звена, он получил из штаб-квартиры приказ произвести вылет и напасть на вражеские соединения при такой погоде, когда вылет был просто невозможен, и все его звено погибло, кроме него самого? После этого он стал еще более одержимым, чем раньше. А Джимми Хоуп рассказал мне, что брат Юдит погиб точно при таких же обстоятельствах. Он мне рассказал также, что О'Брайен и брат Юдит были большими друзьями и что полковник постоянно оберегал ее брата. А теперь вспомните показания Киотт-Сломана. Сначала он служил в одном подразделении с О'Брайеном, потом перешел на службу в штаб и стал в конце концов начальником над теми подразделениями, в одном из которых служил и О'Брайен. Когда я говорил по этому поводу с Джимми Хоупом, я, признаться, не увидел взаимосвязи. Но после поездки в Ирландию я сообразил, что О'Брайен имел вескую причину ненавидеть Киотт-Сломана, потому что именно этот штабной офицер и послал брата Юдит Файр на верную смерть. Он в то время как раз и командовал на этом участке фронта. В минувший вторник мне удалось повстречаться с человеком, который служил со Сломаном в одном штабе и который подтвердил, что именно Сломан отдал этот приказ. По замыслам О'Брайена, Кавендиш должен был умирать долгой и мучительной смертью, как умерла Юдит Файр, а Киотт-Сломан — быстрой и почти мгновенной, как умер брат Юдит. Очень опоэтизированное восстановление справедливости, и причем не в одном-единственном смысле опоэтизированное, — задумчиво добавил Найджел.
— Ты что, намекаешь на «Трагедию мстителя»? — спросил Филипп Старлинг.
— Угу… Наконец-то и до вас начинает доходить. Именно это я и имел в виду, когда говорил, что вы подсказали мне решение проблемы. Вы обратили мое внимание на странную ошибку, которую допустил О'Брайен на рождественском ужине, когда процитировал несколько строк Тёрнера и приписал их Уэбстеру. Для него это был пробный шар. Он хотел проверить, знает ли кто-нибудь из присутствующих эту пьесу так хорошо, что заметит его ошибку. Но я не думаю, чтобы он изменил свой план, даже если кто-нибудь и обратил бы внимание на эту оговорку. Как бы то ни было, но факт остается фактом: оба убийства и их мотивы находят удивительные параллели в драме Тёрнера. И вы, разумеется, это знаете, Филипп…
— Может быть, ты кончишь эту литературную болтовню и скажешь мне наконец конкретно, что ты имеешь в виду? — перебил Найджела сэр Джон.
— Если бы ты, дядя, читал что-нибудь, кроме дешевых романов и каталогов для садоводов, тебе не пришлось бы заставлять меня делать экскурс в английскую литературу, — ядовито заметил племянник. — «Трагедия мстителя» — трагедия Тёрнера, появившаяся где-то около тысяча шестьсот седьмого года. Сочная болтовня елизаветинской эпохи содержит тем не менее порой божественные строки с точки зрения высокой поэзии. Начинается трагедия спокойно и очень мило, если уместно так выразиться. За сценой появляется молодой человек с черепом в руке, по имени Вендайс. Потом появляется герцог, и Вендайс с укором говорит ему:
