Эмиль Габорио - Убийство в Орсивале
— Тогда дай ему обо что-нибудь поточить зубы, и пусть он выпьет за мое здоровье бутылочку вина.
И они перешли в кабинет.
— Ну-с, — обратился Лекок к отцу Планта, — посмотрим теперь, что пишет вам доктор.
Он сломал печать и стал читать:
«Дорогой Планта.
Сегодня, в три часа утра, мы выкопали из могилы тело бедного Соврези. Конечно, более чем кто-либо я оплакиваю ужасную смерть этого достойного, превосходного человека, но с другой стороны, я не могу воздержаться, чтобы, не порадоваться этому единственному и замечательному случаю, который дал мне возможность произвести серьезный опыт и этим доказать непогрешимость моей лакмусовой бумаги. Если бумага сохранит свой цвет, то значит — яда нет. Если же она потемнеет, то присутствие яда несомненно. Ах, мой друг, какой успех! С первых же капель алкоголя бумага моментально сделалась темной. Следовательно, все то, что вы говорили, — чистейшая правда. Никогда еще, работая в тиши своей лаборатории, я не достигал таких положительных результатов.
Я уверен, дорогой друг мой, что и вы не будете равнодушны к тому удовольствию, которое я теперь испытываю.
Доктор Жандрон».— Теперь уже ясно, — произнес Лекок, — что если этот отчаянный негодяй Треморель будет иметь столько упорства, что станет отрицать отравление Соврези, — что, конечно, в его интересах, — то мы будем присутствовать на интереснейшем судебном процессе.
Одно только слово «процесс» тотчас же положило конец колебаниям отца Планта.
— Не нужно! — воскликнул он. — Нет, не нужно никакого процесса!
Невероятное возбуждение отца Планта, такого спокойного, такого хладнокровного, так умевшего распоряжаться собой, смутило даже Лекока.
— Как — не нужно процесса? — спросил он.
Отец Планта побледнел как полотно, нервная дрожь пронизывала его, и голос изменял ему так, точно его душили рыдания.
— Я отдам все мое состояние, чтобы только избежать судебного разбирательства, — сказал он. — Да, все мое состояние и даже мою жизнь, хотя она никому не нужна. Но как избавить Тремореля от суда? Какую выдумать для этого причину? Один только вы, господин Лекок, можете дать мне совет в этой тяжкой крайности, до которой я доведен, только вы один можете мне помочь, протянуть мне руку. Если есть хоть малейшее средство на свете, то вы найдете его, вы меня спасете…
— Что с вами?.. — воскликнул сыщик.
— Ради бога, выслушайте меня, и вы меня поймете. Я буду с вами искренен, как с самим собой, и тогда вы объясните себе мою нерешительность, мои умолчания — одним словом, все мое поведение со вчерашнего дня.
— Я вас слушаю.
— Это печальная история. Я уже такого возраста, когда путь человека, как говорят, уже окончен. Моя жена и два сына умерли как-то сразу, а с ними вместе умерли для меня все радости, все надежды на свете. И я оказался один, затерянный в этой жизни, как потерпевший кораблекрушение бывает затерян в море, без всякой поддержки. Я был телом без души, пока случайно не попал на службу в Орсиваль. Здесь я встретился с Лоранс. Ей шел тогда только пятнадцатый год, и никогда еще божье создание не соединяло в себе столько ума, грации, невинности и красоты. Куртуа был моим другом, и скоро она стала для меня как родная дочь. Когда я видел ее бегущей по моим аллеям, чтобы сорвать те розы, которые я насадил только для нее, чтобы опустошить мои оранжереи, я был счастлив и благодарил Бога за то, что он дал мне жизнь. Моей мечтой тогда было не расставаться с ней уже никогда, и я часто представлял ее себе замужем за честным человеком, который сделал бы ее счастливой. И если я при этом наживал свое состояние, а оно у меня довольно значительное, так это только потому, что я имел в виду ее детей и копил только для них. Бедная, бедная Лоранс!
Лекок сидел на своем кресле, как на иголках. Видно было, что он взволнован больше, чем хотел это показать.
— В один день, — продолжал отец Планта, — мой приятель Куртуа сообщил мне о браке его дочери с графом Треморелем. С этого именно дня я и понял всю глубину моей любви. Я выдержал ужасные страдания, которые нельзя и описать. Это было пожаром, который все время тлел внутри, но едва только отворяли окно, как он вырывался наружу и пожирал все. Быть стариком и любить ребенка! Я думал, что сойду с ума. Я пробовал себя разубедить, поднять себя на смех, но все напрасно. Что могут сделать против страсти рассудок и сарказм? «Старый, смешной селадон, — говорил я себе, — довольно тебе краснеть, не говори ни единого слова!» И я молчал и страдал. А тут, как назло, Лоранс выбрала меня в свои поверенные. Какие адские мучения! Она приходила ко мне, чтобы только поговорить о Гекторе. Она удивлялась в нем всему, он казался ей выше всех людей, с ним никто не мог сравниться. Она приходила в экстаз от его умения обращаться с лошадью, она замечала малейшие его поступки. Я безумствовал, это правда, но и она тоже сходила с ума.
— А вы знали тогда, что Треморель негодяй? — спросил Лекок.
— Увы! Тогда я еще не знал, — отвечал Планта. — Но с того дня, как я узнал, что он хочет отнять у меня мое сокровище, что ему намерены отдать мою Лоранс, я стал изучать его. Я употребил для этого ваш способ. Я стал расспрашивать о нем каждого, кто был с ним знаком, и чем больше я его узнавал, тем больше его презирал. Именно таким образом я узнал о его свиданиях с мисс Фанси и догадался о его отношениях с Бертой.
— Почему же вы молчали об этом?
— Честь повелевала мне молчать. Разве я имел право набрасывать тень на человека, разрушать его счастье, губить его жизнь во имя только одной глупой любви, на которую не будет ответа? И я молчал. Я осмелился рассказать Куртуа об одной только мисс Фанси, но он на это расхохотался и назвал пустой страстишкой. А после нескольких случайных слов против Гектора Лоранс перестала у меня бывать.
— Ну, — воскликнул сыщик, — я бы на вашем месте не имел ни вашего терпения, ни вашего благородства!
— Это потому, что вы не моего возраста, — отвечал отец Планта. — Ах, я жестоко ненавидел Тремореля! Видя сразу трех женщин из трех различных сословий потерявшими от него голову, я задавал себе вопрос: чем он мог их так приворожить к себе? И сколько раз я хотел вывести на чистую воду этого негодяя, заставить его вызвать меня на дуэль и убить его! Но тогда Лоранс вовсе перестала бы меня видеть. И весьма возможно, что это бы и случилось, если бы Соврези не захворал и ему не стала угрожать смерть. Я знал, что он взял клятву со своей жены и своего приятеля, что они поженятся после его смерти. Я знал, что страшный секрет действительно заставит их исполнить эту клятву, и считал, что Лоранс спасена. Но увы! Она, наоборот, погибла. Однажды вечером, проходя мимо дома мэра, я увидел, как какой-то человек перелезал через забор к ним в сад. Это был Треморель, я его отлично узнал. Злоба закипала во мне, я поклялся подстеречь его тут же и убить. Я стал ждать. Но он не выходил от Лоранс в течение всей ночи.
