Пьер Сувестр - Ночной извозчик
Вот там-то и помещался магазин Доминика Юссона, большой магазин, над огромной витриной которого сверкало выведенное золотыми буквами имя владельца и куда прохожий все-таки избегал заглядывать, как бы охваченный суеверным страхом.
По сути дела, Доминик Юссон был почти что государственным служащим. Таковым же был его отец, чья профессия перешла к нему по наследству. Семейство это владело монополией на изготовление и продажу восковых муляжей, костей, скелетов и всяческих анатомических препаратов, необходимых для изучения медицины.
В то время как кончина богатого человека бывает чаще всего окружена дорогостоящими церемониями, молитвами, речами, похоронами и посмертными торжествами, смерть бедняка является, как правило, последним актом трагедии нищеты, которая мучает человека от колыбели, где он мерзнет, до больничной койки, где он умирает без пожатия дружеской руки…
Тело умершего в больнице иногда забирают родные и, внеся по своему желанию небольшую сумму, предают земле, но очень часто одинокий, брошенный близкими покойник остается в больнице и поступает в распоряжение врачей, оплачивая своим телом полученный от них уход.
Вот эти-то трупы после небрежного вскрытия в анатомическом театре чаще всего перевозит большой коричневый фургон (каждый из нас, должно быть, встречал его на улицах Парижа, не догадываясь о его мрачном грузе), в мертвецкую, расположенную в подвалах, предназначенных для практических занятий.
Здесь эти трупы оказываются в руках медиков, которые в течение нескольких дней препарируют их под бесполезным предлогом усовершенствования науки, в поисках каких-нибудь анатомических тайн, скрытых в этих телах.
Но на лабораторных столах, где неопытный скальпель молодых студентов врезается в мертвую плоть, отнюдь не наступает конец услугам, которые оказывают медикам трупы несчастных, попавших к ним в руки.
Существует такая разновидность торговли, где продавца трудно себе представить, а о покупателе противно думать, — и это торговля легальная, вполне законная и чрезвычайно важная, которая зарождается в тот момент, когда рабочие, обслуживающие анатомический театр, отправляют расчлененный труп в общую могилу, — как все думают…
Но если несчастный покойник, а теперь попросту «Объект», не слишком попорчен исследованиями медиков, если это мертвое тело находится в полном порядке и сохранности — его тщательно отбирают и под большим секретом продают Доминику Юссону, в чьи обязанности входит отделить плоть от костей, очистить скелет, отбелить его, собрать на проволочные нити, словом, привести в хороший вид и затем продать. Мужской скелет стоит от семидесяти пяти до ста франков; любой человек может приобрести череп максимум за один луи!
Но Доминик Юссон, покупатель трупов и продавец скелетов, не ограничивал свои операции только сборкой костей. Собственно говоря, в силу своей монополии на эту вполне законную и добропорядочную торговлю, он готовил все, что можно было назвать экспонатами анатомического музея. В его магазине можно было увидеть все страшные патологические уродства, представленные образцами, вызывающими ужас и отвращение. Имелись у него кости, изъеденные эксудатом, деформированные туберкулезом; в крепких спиртовых растворах хранились руки с исхудавшими, искривленными пальцами, плоть, изъеденная раком, чудовищные, отвратительно искалеченные болезнями части тела, словом, всяческие устрашающие, редчайшие физиологические отклонения от нормы.
По сути дела, все, что болезни, нищета или случай могут сделать с человеческим телом, было собрано здесь, тщательно распределено и разложено по полкам. На это и жил Доминик Юссон, так как у него были многочисленные покупатели, хорошо ему платившие, среди которых, помимо врачей и студентов, насчитывалось немало сумасшедших садистов, извращенцев, кто покупал череп, чтобы сделать из него табакерку, или развлечения ради подвешивал к потолку праздничней гостиной кости скелета, кости человека, некогда подобного им самим и ставшего тем, чем они сами когда-нибудь станут!
Торговля скелетами, кстати, и была самой крупной статьей дохода Доминика Юссона. Они требовали тщательной обработки, внимательного ухода, но зато и продавались в большом количестве постоянно и бесперебойно.
— Все на свете падаль! — говаривал порой Доминик Юссон хриплым от постоянной выпивки голосом. — А на падаль всегда покупателей хватит!
Разумеется, Доминик Юссон готовил свои анатомические препараты не в квартале Института медицины. Его фабрика, а он действительно располагал настоящей маленькой фабрикой, находилась именно в Жавеле, в том самом домишке, на который все показывали пальцем, не зная, что он собой представляет, не зная, что за товар там изготовляют, и все же инстинктивно опасаясь его.
Там-то, в двух больших мастерских, Доминик Юссон разместил все необходимое для превращения разложившихся трупов в чистые, белые скелеты, подобные тем, что красовались на витрине его магазина. Трупы привозили ему в больших, наглухо закрытых фургонах, которые он впускал в сад, окруженный высокой оградой, а затем этот груз попадал в своеобразный чан, некое преддверие жилища смерти. Каждый месяц трупы вперемешку погружались в один из этих гигантских котлов. Котел затем плотно закрывали и в течение долгих двенадцати месяцев через него безостановочно бежала вода, уходившая оттуда в стоки, полные отбросов, загаженные человеческими останками.
Когда через год открывали один из этих чанов, он оказывался заполненным бесформенными обрывками плоти, еще не отделившимися полностью от липких, студенистых костей. Вот тут-то и начиналась настоящая, страшная и отвратительная работа Доминика Юссона и его помощников. Кости скребли, очищали от последних клочков мяса, а потом уносили в обширное поле, которым владел Доминик Юссон невдалеке от зеленых холмов Сен-Клу. Там их раскладывали на солнце и оставляли, пока они не высохнут и не побелеют. Когда же они вновь попадали на фабрику, оставалось только проделать в них отверстия с помощью крошечных буравчиков, соединить их позолоченными проволочными нитками, собрать по всем правилам и законам науки и составить нередко из костей различных трупов цельный скелет.
Странным превращениям подверглась душа Доминика Юссона на этой работе в постоянном, тесном общении со смертью, — он весь сроднился с нею, она его кормила, она поставляла ему товар.
Будучи безнадежным алкоголиком, он пил уже не от простой тяги к вину, а от ужасающей потребности все уничтожить в опьянении, и переходил от страшных приступов ярости к полнейшему упадку и отупению. То он орал не своим голосом, все переворачивая в мастерских, браня рабочих, швыряя им в лицо в припадке бессмысленной злобы первые попавшие ему под руку кости, разложенные на мраморных столах в этих просторных помещениях; то он замыкался в полном молчании, в равнодушии ко всему и ко всем.
