Артур Дойл - Возвращение Шерлока Холмса. Долина Ужаса (сборник)
Холмс потер руки.
– Да, весьма необычно, – сказал он.
– Я знал, что вас это заинтересует. Но это еще не все. В полдень доктор Барникотт пришел в свою приемную, и можете себе представить его удивление, когда он увидел, что ночью кто-то влез туда через окно и разбил второй бюст. Мелкие осколки были разбросаны по всей комнате. Ни в одном из случаев мы не нашли ничего, что могло бы помочь установить личность преступника или сумасшедшего, который это натворил. Вот такое дело, мистер Холмс.
– Интересное, если не сказать удивительное дело, – произнес Холмс. – А скажите, оба бюста доктора Барникотта были точными копиями того, что был разбит в магазине Морза Хадсона?
– Они были сделаны с одного образца.
– Это говорит о том, что человек, который их разбил, руководствовался ненавистью не к Наполеону как таковому. Если принять во внимание, сколько сотен различных статуй великого императора должно существовать в Лондоне, нелепо предполагать, что этот иконоборец случайно выбрал из них три совершенно одинаковых.
– Я тоже так подумал, – согласился Лестрейд. – Но, с другой стороны, магазин этого Морза Хадсона самый большой и популярный в той части Лондона, и эти три бюста – единственные, которые задержались в нем на несколько лет. И хоть вы правильно заметили, что в Лондоне сотни других статуй, вполне вероятно, что в том районе это были единственные изображения императора, и тогда становится понятно, почему он начал с них. А как вы считаете, доктор Ватсон?
– Мономания{68} может проявляться в самых необычных формах, – ответил я. – Существует такой вид психического расстройства, современные французские ученые называют его “idée fixe”[1], при котором человек, страдающий им, в жизни кажется совершенно нормальным и вменяемым. Вполне возможно, что углубленное изучение биографии Наполеона или какая-нибудь семейная драма, так или иначе связанная с Великой войной{69}, выработала подобный “idée fixe” у больного, что и толкнуло его на этот бессмысленный вандализм.
– Нет, мой дорогой Ватсон, – покачал головой Холмс. – Никакой “idée fixe” не помог бы вашему мономаньяку узнать, где находятся эти бюсты.
– Хорошо, а как вы объясняете то, что произошло?
– А я и не пытаюсь. Я всего лишь указываю на то, что в безумных на первый взгляд действиях этого джентльмена имеется определенная логика. Вот, к примеру, в прихожей доктора Барникотта, где громкий звук мог разбудить всю семью, бюст вынесли в сад, чтобы разбить, а в приемной, где риск привлечь внимание меньше, бюст разбили прямо там, где он стоял. Вся эта история кажется совершенно несерьезной, но, вспоминая о том, с каких пустяков начинались мои самые значительные дела, я уже ни к чему не отношусь как к не заслуживающему внимания. Вот вы, Ватсон, наверняка помните, что кошмарное дело семьи Абернетти началось с того, что в один жаркий день я заметил, как глубоко петрушка погрузилась в растаявшее масло. Так что три ваших разбитых бюста, Лестрейд, вовсе не вызывают у меня смеха, и я буду вам очень благодарен, если вы сообщите мне, как будут развиваться эти очень необычные события.
Мой друг и представить себе не мог, каким скорым и трагичным окажется продолжение этой истории. На следующий день утром я одевался у себя в комнате, когда раздался стук в дверь и вошел Холмс с телеграммой в руке. Он тут же прочитал ее вслух:
«Приезжайте немедленно. 131 Питт-стрит, Кенсингтон. Лестрейд».
– Что бы это значило? – спросил я.
– Не знаю… Это может быть что угодно. Я подозреваю, что это развитие истории с бюстами. Если это так, то наш друг, наполеононенавистник, начал действовать в другом районе Лондона. Ватсон, на столе кофе, внизу нас ждет кеб.
Через полчаса мы уже были на Питт-стрит, маленькой тихой заводи рядом с одной самых бурных и полноводных рек лондонской светской жизни{70}. Дом номер 131 оказался одним из длинного ряда старых, скучных и ничем, кроме своей респектабельности, не примечательных строений. Выйдя из кеба, мы увидели толпу зевак, собравшихся у ограды дома. Холмс присвистнул.
– Ого, как минимум покушение на убийство. Ничто менее интересное не остановило бы лондонского посыльного. Судя по тому, как он вытягивает шею, без кровопролития здесь не обошлось. А это что такое, Ватсон? Смотрите, верхние ступеньки мокрые, остальные – сухие. Хотя, чтобы увидеть следы, и этого достаточно. Впрочем, в окне я вижу Лестрейда, скоро мы все узнаем.
Вид у встретившего нас инспектора был довольно угрюмый. Пройдя за ним в гостиную, мы увидели немолодого, весьма растрепанного вида мужчину в домашнем фланелевом халате, который возбужденно расхаживал по комнате. Нам его представили как владельца дома, мистера Хорэса Харкера, работающего в Центральном синдикате печати.
– Снова эти Наполеоны, – сказал Лестрейд. – Вчера вечером вы, мистер Холмс, вроде как заинтересовались этой историей, так что я решил позвать вас и сейчас, когда дело принимает более серьезный оборот.
– Чем же оно обернулось?
– Убийством. Мистер Харкер, расскажите, пожалуйста, этим джентльменам, что случилось.
Мужчина в халате с расстроенным лицом повернулся к нам.
– Просто удивительно, – сказал он. – Я всю жизнь писал о происшествиях, случавшихся с другими людьми, а теперь, когда со мной самим произошло нечто из ряда вон выходящее, я так сбит с толку и у меня так много времени уходит на объяснения, что я не могу написать даже коротенькую заметку. Если бы я приехал сюда как журналист, я взял бы у самого себя интервью и во всех вечерних газетах мне были бы обеспечены две колонки. А так мне уже десятый раз приходится давать такую ценную информацию разным людям, а сам использовать ее не смогу. Впрочем, ваше имя, мистер Шерлок Холмс, мне знакомо, и если вы объясните мне, в чем здесь дело, это хоть как-то вознаградит меня за то, что мне еще раз придется все повторять.
Холмс сел и приготовился слушать.
– Впечатление такое, что причиной всему стал бюст Наполеона, который я приобрел для этой комнаты около четырех месяцев назад. Я купил его по дешевке в магазине братьев Хардинг, это в двух шагах от станции «Хай-стрит».{71} Я как журналист много работаю по ночам и часто засиживаюсь до самого утра, так было и сегодня ночью. Я сидел в своей берлоге (это моя комната наверху, с окнами на задний двор), было около трех часов ночи, когда снизу раздался какой-то шум. Я прислушался, но звуки не повторились, поэтому я решил, что это послышалось с улицы. Но через пять минут совершенно неожиданно раздался ужасный громкий крик, самый жуткий вопль, мистер Холмс, который мне когда-либо доводилось слышать. Наверное, я не забуду его до конца жизни. Пару минут я просто не мог пошевелиться от страха. Потом взял кочергу и пошел вниз. Когда я вошел в эту комнату, окно были раскрыто настежь, и я сразу заметил, что с каминной полки пропал бюст. Зачем грабителю понадобилась эта вещь, выше моего понимания. Это ведь была обычная гипсовая копия, не представляющая никакой ценности.
