Александр Бородыня - Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
— Не страшно, — сказал он. — Было очень противно, но уже прошло.
— Правда?
Она остановилась и обернулась. Она улыбалась. Плечи ее слегка дрожали, как от озноба.
— Правда, ма. Уже прошло. Давай окунемся?
Неподвижные, они стояли лицом друг к другу (почему-то Ник подумал, что не посмотрел и наступил на черный камень). Какое-то время они молчали, вглядываясь друг другу в глаза.
— Ты самая красивая женщина!.. — сказал Ник.
— Самая красивая по сравнению с кем?
— Я не сравнивал… — он говорил шепотом. — По сравнению с тем, что я мог бы только придумать.
— Я лучше твоей фантазии?
— Лучше.
— Не будем купаться, — она отняла свои глаза от его глаз и посмотрела в небо. — Холодно.
— Холодно, — согласился Ник и тоже посмотрел в небо. Звездный купол, казалось, медленно двигался по часовой стрелке — огромный проколотый синими световыми иглами бархатный полог. — Пойдем еще погуляем?
Он взял ее за руку. Он не посмел обнять ее за плечи.
«Я пережил сильное потрясение… — сказал он себе. — Не одно даже… Все во мне обострилось. То, что я могу почувствовать сейчас, я больше никогда уже не смогу почувствовать. Столько времени, сколько ее рука пробудет в моей руке, это и будет продолжаться… Я не хочу больше думать… Не хочу думать… Молчу, молчу и не наступаю на камни. Молчу!»
Здесь не было болота, здесь по левую руку возникали и занимали четверть неба какие-то мягкие холмовые изгибы. Они отошли довольно далеко по берегу. Они двигались не в сторону турбазы, а в сторону города Сухуми, где были аэропорт и вокзал.
Ник посмотрел назад. Домов видно не было, за холмами не было видно даже кусочка деревни. Усилием воли он заставил себя отпустить руку Ли. Подражая ей в каждом движении, наклонился к морю и плеснул воды себе в лицо.
— Нужно возвращаться, по-моему, — сказал он.
— Почему?
В темноте почти не было видно ее лица. Осторожно кончиками пальцев она прикоснулась к его подбородку. Пытаясь избежать следующего ее прикосновения, он шарил глазами по холмам.
— Смотри, ма, что это там?
— По-моему, костер жгут.
Справа, метрах в трехстах по берегу на темном изгибе холма дрожал отраженный красноватый свет живого пламени. Костер развели в ложбине, его не было видно ни с моря, ни с берега.
За спиной далеко Ник уловил какой-то новый звук. Будто ударил ребенок в сухие ладоши. Он прислушался, но звук не повторился. Зато вдруг налетевшим порывом ветерка принесло от костра несколько фраз.
— Там женщины какие-то! — сказала Ли. — Пойдем? По-моему, по-русски говорят.
Ник кивнул опять. Они поднялись по осыпи вверх. Костер оказался совсем небольшой. В полутьме поблескивали бутылки и стаканы. Можно было различить разбросанные цветные подстилки, стояла какая-то корзина, а слева (вероятно, там был выход на дорогу) был брошен мотоцикл. В погашенной фаре отражался костер.
Ли первой спустилась в ложбину, и, как чужой, прозвучал ее веселый голос:
— Добрый вечер. Можно погреться у вашего костра?
Женщина действительно оказалась русской. Она была одна (неприятно кольнуло, когда она сказала, что работает буфетчицей на турбазе). Мужчин было пятеро, все кавказцы. Какие-то шоферы на дальних рейсах. Пили сухое вино и чачу. Ник моментально опьянел. Сквозь треск пламени он поймал еще несколько хлопков, но тут же позабыл о них. Буфетчицу звали Людмилой, и, стараясь немножко задеть Ли, оживлено беседующую о чем-то с этими шоферами, он говорил Людочке различные теплые комплименты и целовал ей руку.
— А вы из Москвы? — спрашивала она, отдергивая пальцы.
— Конечно…
— Вы там родились?
— Ну а как же?!
Чача гуляла в его мозгу. Огонь костра расслаивался. Удваивалось и опять возвращалось к форме белое полное женское лицо.
— Говорят, москвичи гордятся! — сказала она.
— Я не горжусь… Нет… Я, знаете… — Ник с трудом подавил смешок. — Я такой простой… Нет, честное слово, я простой!..
В первый раз за сутки Ник расслабился. Может быть, чача была хорошей, такую делают только для себя, не на продажу; пьешь и не чувствуешь крепости, а потом сразу теряешь всякую адекватность; может быть, наконец сказалось длительное, не оставляющее даже во сне напряжение. Он размахивал руками, говорил глупости, показывал темнокожей, но русской женщине с грубоватыми чертами свои часы, совал ей в лицо циферблат, что-то рассказывал о школе, сравнивал своих дур одноклассниц с этой женщиной, так что сравнение выходило в ее пользу. Каким-то образом кружка все время оставалась полной. Ник прихлебывал из нее, обливался чачей, смеялся. И вдруг он будто споткнулся.
Он не смотрел на мать, все это время Ли оставалась где-то рядом, но за спиной, вне поля зрения.
— Погоди, Людмила! — сказал он больше для себя, чем для нее. — Извини!
Он повернулся. В свете костра он ясно увидел темные фигуры, окружившие Ли. Мать смотрела на него, в руке ее, так же, как и в его руке, была полная кружка. В глазах матери, как в мотоциклетной стеклянной фаре отражался костер. Глаза были полны ужаса и отвращения.
3
На осыпи он упал. Полетел лицом вниз в хрустящую темноту, проехался по песку ладонями. Ли подала руку, помогла подняться.
— Напился? — спросила она.
— Напился, — согласился Ник, все еще продолжая улыбаться.
Он поднялся, отряхнулся и попытался снова вскарабкаться на холм. В голове было тепло; ободранные ладони покалывало. Ник еще не отдавал себе отчета в происходящем. Немного подташнивало, шорох моря, налетая сзади, усиливал тошноту и головокружение.
— Ты куда? — жестко спросила Ли.
— Там, — Ник показал неуверенной рукой. — Там Людмила осталась! Я хотел!..
Одной рукой Ли развернула его, взяв за плечо, другой наотмашь открытой ладонью хлестнула по щеке. Он неожиданности Ник задохнулся. Выступили слезы.
— Очнись, сын! — сказала она.
— А я в порядке…
Ник утер слезы. Пытаясь прямо держаться на ногах, он потряс головой. Он подумал, что Ли приревновала его к этой темнолицей русской женщине, и хотел как-нибудь исправить положение.
— Нет, не думай, — сказал он сколь мог отчетливо, — я в порядке. Если хочешь, я про нее уже забыл. Пошли домой.
— Умойся! — больше мать ничего не сказала, только слегка подтолкнула в сторону моря.
Звездный купол вертелся и не давал как следует себя рассмотреть. Ник стоял на коленях у воды. Сполоснув лицо, он снова посмотрел вверх; с куполом было что-то не так. Только с большим напряжением и не сразу Ник понял: звезды переместились. Он закурил и при свете сигареты разглядел циферблат часов. Было два часа ночи. Провал в памяти быстро зарастал. Ник смял и отбросил мокрую сигарету, зажмурился, ударил себя кулаком в лицо.
