Гастон Леру - Дама в черном
— Вы даже не понимаете сейчас значения своих слов, мой дорогой Сэнклер, — ответил он, — иначе бы я просто обиделся на вас за подобное обвинение.
— Какое обвинение? — не понял я.
— Вы полагаете, что я мог оставить Старого Боба в глубине грота, зная, что он умирает?
— Успокойтесь, старик и не думает умирать. Всего лишь вывих ноги и повреждение плеча — это не очень серьезно. Зато его побуждения стары как мир: он утверждает, что намеревался похитить череп у князя Галича.
— Какая глупая мысль! — усмехнулся Рультабиль. Он наклонился и посмотрел мне прямо в глаза. — И вы верите в эту историю? А других повреждений у него нет?
— Есть и другая рана, — ответил я, — но доктора считают ее неопасной. Какая-то царапина на груди.
— Царапина на груди! — воскликнул Рультабиль. — И что же это за царапина?
— Не знаю, я не видел ее. Старый Боб необычайно стыдлив и не пожелал снимать перед нами свой редингот, прикрывающий эту рану. Мы бы ничего и не подозревали, но о ней рассказал Вальтер, напуганный большой потерей крови.
В замке мы встретили поджидавшую нас госпожу Эдит.
— Мой дядя не подпускает меня к себе, — растерянно сказала она, — это непостижимо.
Я никогда еще не видел ее такой испуганной и растерянной.
— Сударыня, — ответил репортер, церемонно отвешивая нашей очаровательной хозяйке глубочайший поклон, — на свете нет ничего непостижимого, если даешь себе труд немного поразмышлять.
И он поздравил ее с тем, что она вновь обрела своего дядю в тот самый момент, когда окончательно сочла его погибшим. Госпожа Эдит, прекрасно осведомленная о предположениях Рультабиля, уже собиралась ответить достойным образом, но в этот момент появился князь Галич. Узнав про несчастный случай, он пришел осведомиться о здоровье Старого Боба. Госпожа Эдит успокоила его относительно авантюры своего неугомонного дядюшки и просила князя простить ее родственнику чрезмерную любовь к наиболее древним черепам человечества. Князь лишь вежливо улыбнулся, узнав, что Старый Боб собирался его обокрасть.
— Вы найдете свой череп в глубине грота, — сказала она, — куда он упал вместе с моим дядей. Старый Боб сам мне это сказал. Так что за свою коллекцию вы можете быть спокойны.
Князь расспросил ее о подробностях этой истории, которая, по всей видимости, весьма его занимала. Госпожа Эдит объяснила, что, по словам Старого Боба, он покинул форт Геркулес через сообщающийся с морем колодец. Едва она это произнесла, как я тотчас же вспомнил исследование воды на соленость, проведенное Рультабилем, и закрытую им крышку колодца. Ложь Старого Боба стала для меня очевидной. Для всех присутствующих, на мой взгляд, это также должно было быть абсолютно ясным, разумеется, пожелай они себе в этом признаться.
Госпожа Эдит сообщила также, что Тулио ждал Старого Боба в своей лодке внизу, возле устья колодца, и высадил его затем у пляжа перед гротом Ромео и Джульетты.
— Сколько окольных путей, когда можно было просто выйти через ворота, — не смог удержаться я от замечания.
Госпожа Эдит с упреком посмотрела на меня, и я пожалел, что выступил против нее так явно.
— Во всей этой истории, — заметил князь, — есть один довольно странный момент. Дело в том, что позавчера утром Палач моря приходил ко мне попрощаться перед отъездом в Венецию, откуда он родом. Тулио сел в поезд, который отправлялся около пяти часов вечера, в этом я абсолютно уверен. Как же он мог перевозить Старого Боба на следующую ночь в своей лодке? Во-первых, его здесь не было, а во-вторых, он продал эту самую лодку перед отъездом, решив сюда больше не возвращаться.
После некоторого молчания князь Галич продолжал:
— Все это не имеет большого значения, главное — чтобы ваш дядя поскорее оправился от ран. И кроме того, — добавил он с еще более очаровательной улыбкой, чем все предыдущие, — не поможете ли вы мне отыскать пропавший из грота камень? Признаки его я вам сейчас опишу: это острый камень, длиной около двадцати пяти сантиметров, причем одна из его сторон заточена в форме скребка. Короче говоря, это самый древний скребок человечества, который мне очень дорог. Узнайте, пожалуйста, у вашего дяди, куда он девался.
Госпожа Эдит немедленно пообещала князю предпринять все необходимое, чтобы драгоценный скребок не затерялся. Это обещание было дано с известным высокомерием, что мне очень понравилось. Князь попрощался и ушел, а мы, повернувшись, увидели Артура Ранса. Все это время он, вероятно, стоял неподалеку, слышал весь разговор и теперь размышлял о том, что услышал. По своему обыкновению, американец покусывал резной набалдашник трости, задумчиво насвистывал и смотрел на госпожу Эдит таким странным взглядом, что она, в конце концов, рассердилась.
— Я знаю, — сказала молодая женщина, — знаю, о чем вы думаете, и ничуть этому не удивляюсь. Во всяком случае, — добавила она, повернувшись к Рультабилю, — вы никогда не поймете, каким образом ОН оказался в шкафу в Четырехугольной башне.
— Сударыня, — сказал Рультабиль, глядя ей прямо в лицо, как будто желая загипнотизировать, — терпение и мужество! Если Бог мне поможет, то еще до вечера я объясню все, о чем вы меня спрашиваете.
XVIII. Полдень, или В царстве страха
Чуть позже мы сидели вместе с госпожой Эдит в зале башни «Волчица», и я пытался ее успокоить. Дрожащая и взволнованная, она прикрыла свои расширившиеся от ужаса глаза ладонями и прошептала:
— Я боюсь.
Я осторожно поинтересовался причиной этого страха.
— А разве вы не боитесь? — ответила она мне.
Я замолчал. Это была правда, я тоже боялся.
— Вы чувствуете, — снова заговорила она, — вокруг что-то происходит.
— Но где же?
— Вокруг нас. Боже мой, как я боюсь! И я так одинока.
Она встала и направилась к двери.
— Куда вы идете? — спросил я.
— Поищу кого-нибудь. Я не хочу оставаться одна.
— И кого же вы будете искать?
— Князя Галича.
— Вашего Федора Федоровича! — воскликнул я. — Зачем он вам? Ведь рядом я!
К сожалению, беспокойство госпожи Эдит все возрастало, несмотря на все мои усилия ее успокоить. Ужасное подозрение о перевоплощении Старого Боба смущало ее душу и путало мысли.
— Уйдем отсюда, — сказала она.
Мы вышли во двор. Часы показывали двенадцать, и все вокруг было залито немилосердными лучами солнца. Темных очков у нас с собой не было, а краски благоухающих вокруг цветов пламенели столь ярко, что мы были вынуждены прикрыть глаза руками. Однако кровавые отблески гигантских гераний успели поразить наши незащищенные зрачки. Немного привыкнув к этому буйству красок, мы двинулись вперед по раскаленному песку, держась за руки. Но наши руки были еще более раскалены, чем все, что нас окружало. Мы смотрели себе под ноги, чтобы не видеть бесконечного водного зеркала, и, может быть, еще для того, чтобы не замечать происходившего на ярком свету.
