Гастон Леру - Дама в черном
Он выслушал меня с горькой улыбкой, спокойно закатал рукав, приблизил свою обнаженную руку к свече и показал родимое пятно, которое меня так занимало. Я отказался его разглядывать, но он заставил меня даже прикоснуться к нему.
— Вы можете спокойно его потереть, — сказал Робер Дарзак, — оно не сойдет.
Со слезами на глазах я просил у него прощения, но он еще заставил меня сильно потянуть его за бородку и убедиться, что она не останется в моей руке. Только после этого он отпустил меня спать, и я ушел, обозвав себя дураком.
XVII. Злоключения Старого Боба
Едва я проснулся, как мои мысли вновь обратились к Ларсану. Действительно, я не знал, что и думать. Был ли он ранен менее серьезно, чем мы предполагали? Что я говорю! Был ли он настолько мертв, как мы думали? Мог ли он самостоятельно выбраться из мешка, брошенного Дарзаком в пропасть Кастильона? Эта гипотеза, во всяком случае, не превосходила человеческих сил, тем более такого человека, как Ларсан. Вальтер нашел мешок в трех метрах от края обрыва на естественной площадке, о существовании которой Дарзак, конечно, не предполагал, бросая свой груз в пропасть.
Затем я вспомнил о Рультабиле. Что он делал все это время? Почему уехал? Как необходимо было сейчас его присутствие в форте Геркулес! Если он задержится, то между Рансами и Дарзаками может разыграться новая ссора. В этот момент постучался Бернье и передал мне записку от моего друга, которую какой-то мальчишка вручил дядюшке Жаку. Вот что писал Рультабиль:
«Вернусь сегодня утром. Будьте любезны подняться пораньше и отправляйтесь наловить мне к завтраку тех великолепных устриц, которые в изобилии водятся на скалах мыса Гарибальди. Не теряйте ни минуты. Заранее благодарен. С приветом, Рультабиль».
Эта записка заставила меня задуматься. По опыту я хорошо знал, что если казалось, будто Рультабиль занимается пустяками, значит, его активность направлена на самые серьезные вещи.
Я быстро оделся, запасся старым ножом, который мне одолжил Бернье, и отправился выполнять поручение моего друга. Выходя из северных ворот около семи часов утра, я встретил госпожу Эдит и сообщил ей о записке Рультабиля.
Бедняжка, измученная долгим отсутствием Старого Боба, нашла ее «внушающей беспокойство» и последовала за мной на ловлю устриц. По дороге она сообщила, что ее дядя и прежде не прочь был выкинуть какой-нибудь фокус, и что она все это время надеялась на его скорое возвращение. Но теперь ее мучает мысль об ужасной ошибке, в результате которой Старый Боб мог сделаться жертвой мести Дарзаков. Она пробормотала сквозь свои прекрасные зубки несколько нешуточных угроз по адресу Дамы в черном и прибавила, что ее терпения хватит только до полудня.
Мы начали добывать устриц для Рультабиля, причем оба сняли туфли и вошли в воду. Голые ножки госпожи Эдит, которые я увидел в море у мыса Гарибальди, гораздо более нежны, чем самые замечательные раковины. Они заставили меня позабыть даже об устрицах для Рультабиля, и он определенно остался бы без завтрака, но молодая женщина работала весьма прилежно и целеустремленно. Она шлепала по мелководью и, сгибаясь, пробиралась ножом под камни с порывистой грацией, которая делала ее невыразимо очаровательной. Вдруг мы одновременно выпрямились и прислушались. Со стороны скал доносились какие-то крики. У входа в грот с поэтическим названием Ромео и Джульетта группа людей жестами звала нас на помощь. Гонимые одним и тем же предчувствием, мы быстро достигли берега и узнали, что два рыбака, привлеченные стонами, обнаружили в одной из ям этого грота какого-то человека. Несчастный, должно быть, провалился туда по неосторожности и долгое время пролежал без сознания.
Мы не ошиблись. Вскоре из глубины расщелины извлекли Старого Боба в весьма плачевном состоянии. Его великолепный черный редингот был выпачкан, измят и разорван. Госпожа Эдит не могла удержаться от слез, особенно когда выяснилось, что у пострадавшего вывихнуты ключица и лодыжка. Бедняга был бледен, как умирающий.
К счастью, все это было не опасно. Через десять минут он уже лежал в своей постели под сводами Четырехугольной башни. Но, удивительное дело, этот упрямец наотрез отказался раздеться и не расставался со своим рединготом. Взволнованная госпожа Эдит осталась у его изголовья. Однако, когда прибыли врачи, Старый Боб потребовал, чтобы она немедленно удалилась из Четырехугольной башни, и приказал даже запереть дверь.
Эта неожиданная предосторожность весьма нас удивила. В ожидании новостей Дарзаки, Артур Ранс и я собрались во дворе Карла Смелого. Стоявший в стороне папаша Бернье хитро на меня поглядывал. Выйдя из башни, госпожа Эдит направилась к нам.
— Будем надеяться, — сказала она, — что все обойдется. Старый Боб еще крепок. Я заставила его все рассказать, и что же вы думаете? Этот старый шут собирался украсть череп у князя Галича. Ревность ученого! Мы все вместе посмеемся над ней, когда он поправится.
Дверь Четырехугольной башни приоткрылась, и на пороге появился бледный и взволнованный Вальтер — верный слуга Старого Боба.
— Ах, мадемуазель, — сказал он, — Старый Боб весь в крови. Он не хочет никому об этом говорить, но надо же его спасти.
Госпожа Эдит сразу исчезла в Четырехугольной башне, а мы все не решались даже двинуться с места. Вскоре она появилась вновь:
— Это ужасно! У него вся грудь разорвана.
Я предложил ей руку, чтобы она могла на нее опереться, так как, Артур Ранс совершенно неожиданно отошел от нас и прогуливался теперь по двору вдоль стены, заложив ладони за спину и посвистывая. Я искренне пытался утешить госпожу Эдит, чего нельзя сказать о Дарзаках.
Рультабиль появился в замке через час после этого происшествия. Я издали увидел его на берегу моря и побежал навстречу. Не успел я задать и первого вопроса, как он сразу же прервал меня и поинтересовался, хорош ли улов. Однако его инквизиторские приемы уже не могли меня обмануть. Что ж, хитрость за хитрость.
— Прекрасный улов, — ответил я, — удалось выудить Старого Боба.
Рультабиль вздрогнул и, пораженный, остановился, но я все еще полагал, что он притворяется.
— Полно, Рультабиль, — сказал я, — вы же прекрасно знали, куда направляете нас на ловлю своей запиской.
Рультабиль удивленно посмотрел на меня.
— Вы даже не понимаете сейчас значения своих слов, мой дорогой Сэнклер, — ответил он, — иначе бы я просто обиделся на вас за подобное обвинение.
— Какое обвинение? — не понял я.
— Вы полагаете, что я мог оставить Старого Боба в глубине грота, зная, что он умирает?
