Эллери Квин - Тайна голландской туфли
Эллери с Минхеном шли по восточному коридору, затем повернули в южный коридор. У двери кабинета анестезии, удобно устроившись в кресле-качалке, сидел дремлющий полицейский. Дверь была закрыта.
Он рывком вскочил на ноги, как только Эллери прикоснулся к ручке двери. Полицейский не пропустил их в кабинет, пока Эллери, припомнив приказ, не показал пропуска, подписанного инспектором Квином.
Кабинет анестезии выглядел совершенно так же, как и три дня тому назад.
У двери, ведущей в предоперационную, сидел еще один полицейский. И вновь подействовал пропуск. Полицейский, повертев его в руках, ухмыльнулся и пробормотал:
— Да, сэр. Они вошли.
Каталка, стулья, медицинский шкаф, дверь, ведущая в лифт... Ничего не изменилось. Эллери сказал:
— Видимо, здесь с тех пор никто не побывал.
— Нам нужно было взять отсюда некоторые медикаменты, — вяло заметил Минхен, — но твой отец строго-настрого приказал никого не пускать. Нас не пустили.
Эллери мрачно оглядывался. Покачал головой:
— Ты знаешь, Джон, теперь, когда первый порыв, вдохновленный словами Джуны, прошел, я уже не чувствую того воодушевления. Ничего здесь не изменилось — и не могло быть иначе.
Минхен не ответил.
Они заглянули в амфитеатр и вернулись в предоперационную. Эллери подошел к двери лифта и открыл ее. Пустой лифт... Он ступил в него и попробовал ручку двери напротив, на противоположной стороне. Она не поддалась.
— Опечатана, — пробормотал он. — Все верно — это та, что ведет в восточный коридор.
Он вернулся в предоперационную и огляделся. Возле лифта находилась дверь, ведущая в крошечный отсек стерилизации. Он заглянул внутрь. Все, казалось, оставалось здесь таким же, как и в понедельник.
— О господи, какое ребячество! — с досадой воскликнул он. — Пойдем из этого проклятого места, Джон!
Они прошли через южный коридор к главному входу.
— Послушай, — вдруг сказал Эллери. — Если это мое полное фиаско — давай довершим его. Заглянем-ка в кабинет Дженни.
Полицейский у двери пропустил их.
Здесь Эллери уселся в крутящееся кресло Дженни у массивного стола и указал Минхену на один из стульев у западной стены. Они посидели в тишине, пока Эллери цинично оглядывал комнату сквозь дым сигареты. Затем он спокойно заговорил:
— Джон, я должен сделать признание. Мне кажется, что случилось нечто, что я многие годы считал невозможным по определению. А теперь я вижу — раскрытие данного преступления исключено.
— Ты имеешь в виду, что надежды нет?
— Надежда умирает последней, как говорится... — Эллери зажег очередную сигарету и улыбнулся. — Но моя надежда определенно при смерти. Это чудовищный удар по моему самолюбию, Джон... Я бы не возражал, если бы судьба подарила мне встречу со столь изощренным преступником — обезоружившим меня противником... Я искренне восхищался бы этим недюжинным умом. Однако заметь, я сказал «недюжинным умом»... а нераскрываемое преступление — это не значит преступление, отмеченное совершенством замысла. Это не слишком совершенное преступление при ближайшем рассмотрении... Автор его замысла оставил определенные ключи к раскрытию, хотя и запутанные, но понятные при логическом анализе. Нет, эти два преступления — вовсе не само совершенство, Джон. Далеки они от этого. И остается одно из двух: либо наш умнейший противник сумел вовремя исправить свои ошибки, либо вмешалась, к его счастью, сама судьба, довершив его дело...
Эллери с яростью погасил сигарету в пепельнице.
— И нам осталось одно: тщательнейшим образом прочесать детали биографии каждого подозреваемого в поисках заветного ключика... Клянусь, должно же быть что-то спрятанное от глаз в историях этих людей! Это наш последний шанс.
Здесь Минхен вдруг оживился.
— Я могу помочь тебе в этом, — с надеждой сказал он. — Я отыскал факты, которые могли бы быть полезны...
— Да?
— Вчера вечером я работал допоздна, пытаясь завершить книгу, которую мы с Дженни писали вместе. Я пытался восстановить ход мысли Дженни, и отправной точкой было место, на котором он закончил. И тут, роясь в бумагах, я нашел интересную связь двоих людей, участвующих в этом деле... людей, которых я ранее никогда не представил бы вместе.
Эллери нахмурился.
— Ты имеешь в виду отношение к рукописи? Но я не вижу повода...
— Не к рукописи. В медицинских историях больных, которые Дженни собирал в течение двадцати лет... Эллери, видишь ли, это профессиональная тайна, и при обычных обстоятельствах я бы никогда не поведал даже тебе...
— А кого именно это касается? — резко спросил Эллери.
— Люциуса Даннинга и Сары Фуллер.
— О!
— Ты обещаешь мне, что если это не понадобится для следствия, то умрет в твоей памяти?
— Да, конечно. Продолжай, Джон, это интересно.
Минхен быстро заговорил:
— Я полагаю, тебе известно, что, какие бы медицинские случаи ни фиксировались в историях болезни, даются только одни инициалы больных. Что бы там ни понадобилось медицине в описанной патологии и ее лечении — имя и личность пациента не должны идентифицироваться.
И вот, копаясь вчера вечером в историях, которые Дженни не успел использовать для «Врожденной аллергии», я обнаружил одну — достаточно давнюю, лет около двадцати назад — со специальной пометкой — не использовать даже инициалы пациентов... чтобы никакими путями нельзя было идентифицировать их личности по описанным материалам.
Это было так необычно, что я сразу же перечитал историю, хотя не собирался этого делать. И случай, представь себе, относился к Даннингу и Фуллер. Сара Фуллер поступила в родильное отделение госпиталя на последнем сроке беременности, родила с помощью кесарева сечения... Там были и другие интересные медицинские детали, касающиеся обоих родителей ребенка. — Минхен снизил голос до полушепота. — Ребенок был незаконнорожденным. И этот ребенок — Хильда Дорн!
Эллери от неожиданности вцепился в ручки кресла. Он внимательно смотрел в лицо врачу. И на его лице постепенно появлялась улыбка, вовсе лишенная какой-либо насмешки.
— Итак, Хильда Дорн — незаконнорожденная и удочеренная... Прекрасная деталь! — Он расслабился, закурил. — Вот это действительно гром среди ясного неба! Теперь становится ясным все то, что до сих пор находилось в тумане. Не вижу пока, как это меняет ход расследования, но давай дальше, Джон... Что там было еще?
— В то время доктор Даннинг был старательным молодым практикантом, который посвящал госпиталю несколько часов в день на основе частичной оплаты. Как и где они встретились с Фуллер — мне неизвестно, но понятно, что у них был тайный роман, а жениться на ней он не мог, поскольку уже был женат. К тому же у него уже была дочь двух лет от роду — Эдит. Скорее всего, Сара была вполне привлекательна в юности... Конечно, все это не имеет отношения к медицине, все эти детали относительно родителей новорожденных вносятся в обязательном порядке только как генетическая и расчетная основа для отчетности отделения акушерства.
