Раймонд Чэндлер - Кровавый ветер
Она засмеялась. Не понравился мне этот ее смех.
— Они выдавили меня даже с работы, которую я купила, во второразрядной лавчонке. Самый вшивый агент по найму норовит содрать с клиенток если не деньгами, то натурой. Да, нашлась для меня работенка в потогонной конторе в Ист-Сайде. Закон… Закон всю жизнь меня обирал. Начиная с сиротского дома. Честность… Любую работу в городе можно купить, начиная от мусорщика и кончая судьей. Хватит, наелась!
— Спокойно, спокойно, Флоренс… — Я понимал, до какого состояния она могла сейчас себя довести.
— Спокойно? Теперь ты мне говоришь: «Спокойно!» А до этого месяц за месяцем ты заставлял меня сидеть взаперти в одиночестве, в драной трущобной комнатушке. Я любила тебя. Может, и сейчас еще люблю, не знаю. Но я ненавижу себя за это. Я вызвала тебя сегодня потому что… да просто гордость? Сидела, смотрелась в зеркало. Я все еще Флэйм. У меня все тот же активный, пускай криминальный ум. Все то же прекрасное тело. Этого ты не сможешь отрицать. И я должна сидеть здесь со всем этим и ждать, когда ты придешь ко мне через много-много лет и обрадуешь, что купил для меня место в доме престарелых для бедняков? Даже и это надо покупать или пробивать по великому блату.
Видал я ее и раньше в миноре, но такой… Да, прав был Майер, не следовало мне приходить. Но в то же время нельзя было не прийти, если я знал правду. А я ее знал.
— Не думаю, что я тебе нужен, Флоренс.
— Врешь, — Это она сказала спокойно. Слишком спокойно. С опасным спокойствием. — Врешь, Рэйс. Ты знаешь, что нужен мне. И сегодня нужен. Я хотела взглянуть тебе в глаза. Я жила во сне, но Майер открыл мне истину. Ты купил мне половину моих паршивых честных работ. И Майер… Ну?
Это «ну» хлестнуло кнутом, надо признать.
— Флоренс, — начал я елейным голоском, пытаясь применить тактику усмирения львов сладкой морковкой, — нужно попробовать с самого начала. Мы с тобой вместе смотрели смерти в лицо, плечом к плечу, У меня есть кое-какие деньги. С начальным капиталом…
— Друзья-приятели! — Смех ее звучал как удары кувалды, забивающей железнодорожные костыли в шпалы. — И ежемесячно приносить тебе дневник с хорошими отметками по поведению, да? Каждый вечер отмечаться по телефону у Рудольфа Майера. Трясти тамбурином в Боуэри, бубенчиками брякать шутовскими… Сегодня и ежедневно на арене… Все это ради твоей дурацкой этической системы, позволяющей тебе бегать по городу с пушкой под мышкой и регулярно поставлять покойников похоронным бюро. Нет, милый, мне твои деньги не нужны. Если я беру, то что-то даю взамен…
— Вот это, например. — Я сгреб со стола маленькую вещицу и на раскрытой ладони предъявил ее Флэйм. Я не ювелир, но отличить золотое кольцо с бриллиантом — немалым бриллиантом — от полицейского наручника в состоянии.
— Да, — она вызывающе выставила подбородок, — вот это, например.
Она схватила перстень, уставилась на него, как будто не узнавая, но тут же очнулась и с маху насадила на палец:
— Вот! Это! Например! Хочешь знать, на кой ты мне сегодня? Так вот, знай: с меня довольно. Этому городу честные люди не нужны! Те же поганые шишки из полиции, которые открывали передо мной дверцы автомобилей и прикладывали пальцы к шляпам, когда я была в рэкете, оскорбляют меня при каждой возможности за то, что я честный человек. Политиканы, чинуши, краснобаи, уголовные адвокаты, которых ты… — Она вытащила ящик из стола, схватила пачку денег и швырнула мне. — Все. Я тебе ничего не должна. Я постаралась вычислить, сколько ты потратил, чтобы держать мой ум в узде честности, а мое тело… — Она отступила назад. — Что, не любо?
— Нет. Не нравится мне это. Послушай, ты ерунду городишь. «Уголовные адвокаты»… Майер, конечно?
Она засмеялась, но на мой вопрос не ответила.
— Я отведала добродетелей бедности, и они мне не пришлись по вкусу. Сейчас у меня появился шанс. И я использую его. — Глаза ее засверкали. — Мне не придется начинать все с азов. Я нашла мозг, столь же блестящий, быстрый, активный, как и мой. И я вернусь на вершину иерархии.
— Да ну? — Я вытащил окурок, чиркнул спичкой. Раскурил, затянулся. Ласка, лесть, внимание… Только будет ли толк? — Видит Бог, Флоренс, я рад, что ты не преуменьшаешь своих способностей. — Подняв обе руки, я положил их на ее плечи. Она чуть покачнулась, вывернулась, сбросила мои ладони.
Простое движение моих рук — быстрое движение всего ее тела. Движение души… Как она хороша! Я убедился на опыте, что любить ее смертельно опасно. Но на какую-то долю секунды мне вдруг стало все равно. Если я и стоял на краю бездны, то этого не ощущал. Она не таилась, высказалась без недомолвок, прямо и категорично, откровенно.
— Рэйс, — сказала она, — ты не в силах мне помочь, не в силах навредить. Я тебе могу навредить очень сильно. Мне нужно от тебя всего одно одолжение. Последнее, о чем я тебя прошу. Ты часто говорил, что чувствуешь себя обязанным мне.
— Да, чувствую, — подтвердил я весьма серьезным тоном. — Если ты меня позовешь, я приду. Даже зная, что иду в… В общем, в любом случае приду. В это ты можешь верить.
— Придешь вооруженным, — насмешливо добавила она.
— Да. Вооруженным.
Можно соглашаться на роль дурака, но все же отказываться от роли полного идиота.
— Так вот, Рэйс, мы квиты. Ты мне ничем не обязан. Я тебе ничем не обязана. Я от тебя хочу услышать лишь одно обещание. Что в течение двух недель, — она внимательно следила за моей реакцией, — ты не возьмешься ни за какое дело. Вне зависимости от его важности. Вне зависимости от причин и последствий.
Я долго не раздумывал.
— Я стою у тебя на пути? Мешаю твоим злодейским замыслам?
— Да. Именно так. Мешаешь моим злодейским замыслам.
Прямой взгляд в ее карие глаза и прямой ответ:
— Нет. Не согласен.
— Что ж. Ты понимаешь, что я тебя предупредила. И ты все еще намерен прибыть, если я тебя позову?
Я по-прежнему смотрел ей прямо в глаза:
— Да. Я приду, если понадоблюсь тебе. Если ты меня позовешь. — Секундная пауза. — И приду вооруженным.
— Угроза?
— Понимай, как знаешь. Я не остаюсь в долгу. Никто не может знать, когда Флэйм станет доброй гражданкой… Хорошим человеком. Никто не скажет, когда она…
— Столкнет Рэйса Вильямса в могилу? Это ты хочешь сказать?
— Возможно. — Я чувствовал, что моя улыбка похожа на ту, которую выжимают гримировщики из мертвой маски трупа. Конечно, о любви к ней не могло быть и речи, но я поневоле ею восхищался. Она способна на большое зло, но в ней таился и громадный потенциал добра. Такая амбивалентность не удовлетворяла мою практическую натуру. Я склонен был привесить к ней ярлык двуличия. Изменение лишь в проявлении натуры, а не внутри нее. Иными словами, бывало, что я считал Флэйм до мозга костей дрянью из дряней, а ее добрые проявления — лишь фасадом, призванным одурачить окружающих. И наоборот, иногда я считал ее ангелом, а исходящие от нее зло, жестокость — лишь предназначенными скрыть ее ангельскую суть.
