Жюль Мари - Выстрел (сборник)
Я взглянул на своего хозяина в тот момент, когда его стали просить протянуть ладонь Мейлите. Я не мог не заметить, что он вздрогнул, при этом лицо его выражало явную досаду. Это было вполне естественно — лорду Чарнворту просьба продемонстрировать всем свою обездвиженную параличом руку могла показаться издевательством над его недугом. Но я не спускал с него глаз и заметил, что он сильно разволновался в тот момент, когда должен был протянуть гадалке руку. И хотя лорд Чарнворт заранее заявил, что не верит в предсказания Мейлиты, тем не менее мне стало понятно, что мой хозяин совсем не такой уж скептик, каким хотел казаться. Половину своей жизни он провел на Востоке, а ведь всем известно, что европейцы, долго прожившие среди восточных людей, сами заражаются таким же суеверием, как и туземцы. Итак, если лорд Чарнворт глубоко в душе и доверял искусству хиромантии, возможно, именно это, а отнюдь не болезненное отношение к парализованной руке, и было причиной, по которой он отказывался протянуть Мейлите свою ладонь.
Это стало моим первым открытием. Тем временем гадалка с очевидным смущением и медлительностью читала по протянутой ей руке. Естественно, это заставило меня еще внимательнее всмотреться в лицо лорда Чарнворта. Несмотря на его усилия казаться совершенно спокойным и демонстрировать окружающим полное безразличие к гаданию, я не мог не заметить, что лорд Чарнворт втайне увлечен происходившим. Я сопоставил этот особенный интерес с нежеланием лорда показывать гадалке свою ладонь и с тем суеверием, о котором только что упомянул, — и задался вопросом: «В чем же дело? Он боится, что гадалка что-то прочтет по его руке?»
До этого момента мои отношения с хозяином были довольно хорошими. Своим положением у лорда Чарнворта я был очень доволен. Я любил своего воспитанника, который отвечал мне взаимностью. Попытки мисс Стейси подчеркнуть разницу в моем и ее положениях меня скорее забавляли, чем обижали. Что же касается Жоржианы, то с первых дней своего пребывания в доме лорда Чарнворта я убедился, что она для меня дороже всех женщин мира. Первым шагом к сближению с ней послужила привязанность ко мне ее брата, которого она безумно любила. Еще ближе мы сошлись во время тяжелых дней болезни и смерти покойного лорда Чарнворта. Во всем замке не было никого старше меня, если не считать экономки, — к кому Жоржиана могла бы обратиться за помощью и советом? Когда же пробил последний час и нам стало неудобно оставаться вдвоем под одной кровлей, то я со своим учеником снял квартиру у приходского священника, а жена священника на время переселилась в замок к Жоржиане. В ту пору я и был вовлечен в разговоры о новом лорде Чарнворте, о котором при жизни покойного лорда не было сказано ни единого слова. Характер и склонности изгнанника стали предметом боязливых разговоров между мисс Уольден и тремя лицами, которым она доверяла, — это приходской священник, его жена и я. То немногое, что можно было вынести из воспоминаний о молодости Чарльза Уольдена, казалось не особенно утешительным. Новый лорд оставил после себя дурную славу.
«Он вовсе не был похож на остальных Уольденов!» — так отзывались о нем те, кто лучше других помнил его. В округе знали о похождениях лорда, за исключением одного, которое и повлекло за собой его изгнание из Англии. Это последнее было покрыто непроницаемой тайной, разгадать которую не мог никто. Ясно, что эта тайна была известна только отцу и брату и умерла вместе с ними.
Предпосылки для будущего были невеселые. Вынужденная двадцатилетняя ссылка, конечно, не могла вызвать у лорда добрых чувств к своим родственникам. В тот период, когда существовали опасения, что сироты окажутся на улице, когда они горели желанием поскорее узнать свою судьбу, расстояние между мисс Уольден и мной совсем уменьшилось. Она была моей путеводной звездой. Но затем пришедшие из Китая телеграммы восстановили ее в прежнем положении хозяйки дома, в котором я был чужим и зависимым.
По этой причине я с первой же минуты почувствовал к своему новому хозяину если не враждебность, то по крайней мере неприязнь. Я готов был отомстить ему за то, что он похищает у меня Жоржиану; лорд Чарнворт оскорблял мое самолюбие тем, что благодетельствовал девушке, которую я мог бы назвать своей, если бы она была бедна.
Затем появился новый повод для ревности. Дядя, очевидно, стал увлекаться Жоржианой как женщиной, и это терзало мое сердце тем более, что я не имел никакого права объявить войну своему сопернику. Дружба Жоржианы и лорда Чарнворта стала мешать ее дружбе со мной, или мне стало так казаться. Несмотря на холодность, которую лорд Чарнворт первое время проявлял по отношению к своей племяннице, мне вскоре стало казаться, что близость, установившаяся между ними, и теснее, и совсем иного свойства, чем родственные отношения между Жоржианой и ее покойным дядей. Для прежнего лорда Чарнворта его племянница была не более чем любимым дитятей, для этого же, увидевшего ее в первый раз уже тогда, когда она превратилась в красивую женщину, она стала товарищем и ровней.
Таким образом, вопрос, занимавший мое внимание, обрел для меня первостепенную важность, ибо лорд Чарнворт встал между мной и Жоржианой, как железная решетка. И я хотел как можно быстрее устранить эту преграду. Все сказанное мной слишком интимно, но я говорю об этом с той целью, чтобы было понятно, почему именно я, а не кто-либо иной взялся разоблачить прошлую жизнь лорда Чарнворта.
Однажды за завтраком Морис попросил дядю рассказать что-нибудь о Китае. Когда завтрак окончился и я встал из-за стола, лорд Чарнворт остановил меня:
— Попрошу вас, господин Пераун, пройти со мной в библиотеку.
Я поклонился и последовал за хозяином. Когда мы оказались одни, лорд Чарнворт опустился в кресло и сказал мне:
— Я хочу предупредить вас, что я был бы очень рад, если бы вы не внушали Морису интереса к Китаю. Я ненавижу любопытство. Хоть я прожил долгие годы в Китае, попрошу вас учесть, что это было для меня самое неприятное время, и я предпочел бы, чтобы мне не напоминали о нем. Поняли?
Я поклонился:
— Слушаю, милорд. Теперь, когда я знаю ваши желания, конечно, я постараюсь исполнить их.
— Благодарю вас. Больше ничего.
Я еще раз поклонился и молча вышел из комнаты. Почтительное выражение лица, которое я сделал в присутствии лорда Чарнворта, превратилось в торжествующее, едва я переступил порог его замка. Я провел эксперимент, и он дал мне важный результат. С этих пор я уже не сомневался, что в жизни лорда Чарнворта была страница, которую он хотел скрыть от всех.
И все-таки война между нами еще не была объявлена. Внешне наши отношения остались теми же, что и прежде: лорд Чарнворт по-прежнему вел себя как полноправный хозяин, гордый, скрытный, подчас немного грубоватый, а я оставался домашним секретарем и воспитателем, по возможности вежливым и почтительным. Но всегда, в любой час, в любой момент, когда мы оставались вдвоем, я исподтишка старался овладеть хотя бы тонкой нитью, которая помогла бы мне прийти к цели. И всегда хозяин не подавал виду, что замечает мой интерес, и поступал так, словно ничего не происходило. Мы напоминали дуэлянтов, фехтовавших в темной комнате. Я старался изучить каждое движение своего противника и в результате заметил, что в лорде Чарнворте произошла громадная перемена с тех пор, как он приехал в Англию.
