Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз
– Вы пигмей! – заорал в ответ Далгетти. – Вы ничтожество! То, что вы несете, – полный вздор! И это отлично выражает ваши убогие и запутанные мысли. Я говорю о вашей неспособности выдвинуть хоть какую-то новую идею, разве что отчасти за счет какой-то старой, вашей неспособности вообще придумать что-то новое!
– А что, если эта ваша новая идея уродлива и опасна? – яростно выкрикнул в ответ Паскоу, рубя ладонью воздух. – И ничего не прибавляет к знаниям и счастью человечества? А? Ничтожество! А вы – сущий ребенок в интеллектуальном смысле. Вы духовный и моральный урод! Варвар! Вы…
К этому моменту их разгоряченные вопли привлекли внимание окружающих, все другие разговоры стихли, и Гектор Клитридж уже продвигался к ним, сам чрезвычайно возбужденный. Его одежды развевались, руки мелькали в воздухе, а лицо выражало сильнейшее волнение, а еще отчаянное замешательство.
– Мистер Паскоу! – умоляюще воскликнул он. – Джентльмены! – Он повернулся к Далгетти. – Пожалуйста, не забывайте про бедного доктора Шоу…
Вот этого ему говорить не следовало. Само это имя было для Паскоу как красная тряпка для быка.
– Отличный пример, просто прекрасный! – тоном триумфатора провозгласил он. – Именно он! Он всегда бросается…
– Вот именно! – Далгетти в возбуждении тоже рубанул ладонью воздух. – Он честный человек, он ненавидит идолопоклонничество! Особенно превозношение недостойного, бесчестного, бесполезного…
– Кто это утверждает, что это бесполезно?! – Паскоу даже подпрыгнул на месте, его голос теперь звучал фальцетом, но по-прежнему триумфально. – Это вы ставите себя судьей, это вы решаете, что нам следует сохранить, а что разрушить? А?
Тут Далгетти окончательно утратил контроль над собой.
– Вы некомпетентны! – выкрикнул он. Щеки его стали пунцовыми. – Вы двуличный осел! Вы…
– Мистер Далгетти! – тщетно умолял Клитридж. – Мистер…
Тут на помощь ему явилась Юлейлия. На ее лице были написаны осуждение и твердая решимость прекратить эту склоку. В этот момент она напомнила Шарлотте очень строгую няньку. На Далгетти она не обратила никакого внимания, разве что бросила на него мимоходом недовольный взгляд.
– Мистер Паскоу! – Голос ее звучал очень решительно, но она полностью держала себя в руках. – Вы ведете себя отвратительно! Это поминальный обед, вы не забыли? Обычно вы не выходите за рамки здравого смысла и помните, что соответствует моменту, а что нет. А сейчас вы явно забыли, что можете своим поведением оскорбить невинных людей, которые и без того находятся в печальном положении.
Паскоу сразу остыл и умолк. Сейчас он выглядел смущенным и даже удрученным. Она же явно не собиралась оставить его в покое, не нанеся последний удар.
– Вы только представьте себе, как себя чувствует бедная Пруденс! Вам что, одной трагедии мало?
– Ох, извините меня. – Паскоу был шокирован собственной несдержанностью, и его искреннее раскаяние было отчетливо видно. Далгетти его больше не занимал и не интересовал. – Мне ужасно жаль, что я вел себя столь безобразно. Прошу меня простить.
– Это непростительно! – Юлейлия была неумолима. – Но хотя бы теперь попытайтесь вести себя прилично. – Она повернулась к Далгетти, который уже опасливо на нее посматривал. – Ну, конечно! От вас я и не ждала проявлений сочувствия и понимания чувств других людей. Свобода – ваш бог, и я иной раз думаю, что вы готовы принести на его алтарь любого – в качестве жертвы.
– Это несправедливое обвинение. – Тот был искренне расстроен. – Совершенно несправедливое. Да, я выступаю за свободу, но вовсе не желаю кого-то обидеть… Я только добра желаю.
– Неужели? – Ее брови взлетели на лоб. – Тогда вы однозначно неуспешны. Вам следует крайне решительно пересмотреть свои принципы и притязания. И, соответственно, свое поведение. Вы неумно себя ведете.
Высказавшись таким образом, выплеснув из себя эту замечательно грозную тираду, миссис Клитридж покраснела и вдруг стала гораздо красивее, чем была все эти последние годы, с тех пор как была невестой. И еще она была даже напугана тем, что осмелилась произнести вслух, а тот факт, что ей удалось избавить всех присутствующих от ужасной и чрезвычайно затруднительной ситуации, лишь только сейчас дошел до ее сознания. Она вспыхнула, заметив, что глаза всех вокруг обращены на нее, и поспешно отошла в сторонку. Теперь уж было бы совсем нелепо притворяться, что она всего лишь помогала своему мужу. А он стоял, подняв руки и с открытым ртом, но ощущал ужасное облегчение, правда смешанное с тревогой и немного с обидой.
– Браво, Лелли, – спокойно сказал Шоу. – Вы были просто великолепны. И всех нас привели в чувство. – Он слегка поклонился ей, очень изящно и вежливо, потом отошел и остановился рядом с Шарлоттой.
Юлейлия снова сильно покраснела. Теперь, это было очевидно, от удовольствия, но так резко и явно для нее непривычно, что было больно на это смотреть.
– Нет, погодите… – протестующим тоном произнес Клитридж. Никто не понял, что он хотел сказать дальше, да он и сам, видимо, этого не знал. Но его перебил Шоу:
– Вы заставляете меня думать, что мы вновь оказались в детской. Вероятно, нам всем там самое место.
Он посмотрел на Далгетти и Паскоу. На его лице было насмешливое выражение, а вовсе не злость. Даже если он был недоволен тем, что только что произошло на поминальном обеде в честь Клеменси, это было незаметно. По сути дела, подумалось Шарлотте, это хоть немного отвлекло его от горя, от болезненного восприятия реальности. И сейчас он выглядел так, словно вознамерился продолжить эту ссору и еще более ухудшить ситуацию.
– Мне представляется, что мы давно уже выросли из всего этого, – резко сказала она, беря Шоу за руку. – Вам так не кажется, доктор Шоу? Склоки и перебранки – неплохое развлечение временами, но это занятие лишь для того, чтобы лишний раз потешить собственное самолюбие. А здесь совсем неподходящее для этого место. Нам всем следует быть достаточно взрослыми, чтобы помнить о чувствах других, а не только о себе. Надеюсь, вы с этим согласны? – Она совсем не была в этом уверена, но отнюдь не собиралась давать ему возможность сказать «нет». – Вы уже говорили мне о великолепной оранжерее сестер Уорлингэм, и я видела эти лилии на столе. Может быть, вы окажете любезность и покажете мне теперь эту оранжерею?
– С огромным удовольствием, – с энтузиазмом отозвался Шоу. – Другого занятии я все равно не могу себе сейчас придумать.
Он взял ее руку и положил поверх своей, потом повел ее через всю комнату, к двери в противоположной стене. Шарлотта лишь один раз оглянулась и увидела выражение ярости и неудовольствия на лице Лелли Клитридж, настолько заметное, что оно так и застряло у нее в памяти на весь оставшийся день. Оно все еще здорово досаждало ей, когда Шарлотта вернулась домой, в Блумсбери, и дала Томасу полный отчет обо всех событиях этого дня и о своих впечатлениях от них.
