Джон Карр - Отравление в шутку
— Но погодите, — вмешался Росситер, мотая головой. — А как же, по-вашему, он мог отравить тосты миссис Куэйл? Он был лишен такой возможности.
— Если вы помните, он повстречал Мэтта, когда тот поднимался с подносом. Судья остановил сына, поднял салфетку, поглядел на содержимое подноса.
— Да-да, понял, продолжайте. — Росситер наморщил лоб.
Я говорил, а в моем мозгу всплывали мельчайшие известные мне подробности, наполняясь особым смыслом. Пока я отвергал возможность причастности Куэйла к убийствам, детали эти не вызывали у меня никаких подозрений, но теперь же все было совсем иначе.
— Если мы допустим, что Твиллс подозревал такие планы, — продолжал я, чувствуя, как меня увлекает неодолимый поток, — все, что сказал и написал он, становится понятнее. Для начала известно ли вам, что судья принимал морфий?
Росситер прикрыл глаза рукой и глухо сказал:
— Не знаю, как вы догадались. Но Джинни говорила мне, что подозревает такое.
— Морфий вызывает галлюцинации, видения и ложный взгляд на мир. Морфий делается из опиума. Предположим, судья вообразил, что кто-то решил напугать его до смерти с помощью мраморной руки. Учитывая, что он вообразил это под воздействием морфия, мы вправе усомниться, что эта самая мраморная рука существует. Это навязчивый кошмар, причем такой сильный, что, спокойно обсуждая, кто бы мог его отравить, судья решительно отказался даже упоминать эту самую руку. При одном этом словосочетании он как-то съеживался, и я видел, в какой ужас приводил его тогда даже обыкновенный стук в дверь. Кто еще видел эту руку среди его родственников? Никто. Правда, Мери утверждает, что ей случалось ее видеть, но с тем же успехом она могла принять за руку обрывок оберточной бумаги, который занесло в буфетную ветром. Далее, он убежден, что против него ополчились все домашние. Он так нам и заявил. Кроме того, он потерял свое состояние, и это не дает ему покоя. Если ему удалось бы вернуть свои деньги, он мог восстановить власть над семьей, заставить их подчиняться ему беспрекословно. И наконец, он полагает, что они сожгли его рукопись. Может, это так. Но не исключено, что он это сделал сам. А может, это его очередная галлюцинация?
Росситер беспокойно зашевелился в кресле.
— Послушайте, — пробормотал он, — вы громоздите в одну кучу все сразу. Значит, по-вашему, он задумал убить Твиллса и Клариссу, и Твиллс догадался об этом с самого начала…
— Вспомните, что сразу же сказал Твиллс. Первые слова, которые я от него услышал, были: «Да простит меня Господь. Я несу ответственность». Затем он поговорил с судьей вне библиотеки, и я не слышал, о чем был разговор. Твиллс не хотел, чтобы при этом присутствовали посторонние. Может, он сказал: «Я знаю, судья, что мышьяк ей дали вы»? Не потому ли судья вернулся дико взбудораженный, и это возбуждение охватило его еще до того, как начал действовать гиоскин.
— Продолжайте…
— Твиллс, похоже, знал и о том, что судья — морфинист. Обратите внимание, он единственный, кто не беспокоился о том, что с другими членами семьи может произойти какая-то беда! Он сказал Клариссе: «Если кого-то и попытаются отравить, так это меня». И еще он сказал мне, что ожидает ночью визитера. Он потому-то и не ложился спать — ждал этого посетителя, но яд подействовал раньше. Он надеялся в этом разговоре обезопасить себя и Клариссу. Но посещение не состоялось.
Что же касается планов убийцы, то Твиллс мог вычислить это или просто предположить, что судья, охваченный своими страхами и галлюцинациями, под воздействием морфия может пожелать извести всех до одного в этом доме. Оба варианта возможны, но в любом случае Твиллс подозревал, что первой жертвой будет он. Твиллс все рассказал судье о свойствах гиоскина, показал бутылку, и судья знал, где она хранится. Кроме них, в комнате тогда больше никого не было.
— Я, кажется, вижу, какой вывод вы хотите сделать, — сказал Росситер. — Хотя последний пункт вызывает у меня сомнения. Что-нибудь еще?
— Так, одно рассуждение… Вы знаете характер судьи, его чопорность, его понимание семейного долга, его взгляд на жизнь…
— Так. И что же?
— Может быть, обстоятельство, что окружающие делали все, чтобы разрушить его представление о себе, и привело к тому, что в нем взыграло желание убивать. В основе всего как раз, возможно, и лежит традиция, завещанная от предков. Распад традиционных представлений…
— Почему вы так считаете?
Я встал, взял томик Гейне со стола и сказал:
— Смотрите, все это как раз является ответами на вопросы Твиллса.
«Уверен ли я, что знаю отравителя?
Что было сожжено в камине и почему?
Могла ли личность произвести такое впечатление?
Имеет ли это объяснение с точки зрения медицины?
Психологии? (Да. См. работы Ламбера, Графштейна).
Как насчет C17N19NO3 + H2O? Влияние?»
Я медленно положил книгу на стол и продолжил:
— На вопрос номер три дан положительный ответ — с привлечением двух знаменитых авторитетных психологов.
Наступила долгая пауза. Росситер взъерошил волосы.
— Вы и сами в это не очень-то верите, — буркнул он.
— А я и не говорю, что верю. Я сказал, что в это верит Сарджент. И еще Рид. Доктор — старый знакомый судьи… — Я вдруг замолчал, вспомнив сегодняшнее утро. — Рид заметил следы от уколов на руке судьи, когда мы втроем навещали его, и, наверное, пришел к выводу, что Куэйл потерял рассудок от морфия и натворил все это… Он очень хотел выговорить судье, старался доказать, что Твиллс покончил самоубийством. Но это как раз и усилило подозрительность Сарджента.
Мы вдруг услышали, как кто-то спускается по лестнице, и разом замолчали. Сначала до нас донесся высокий протестующий голос женщины, затем низкий судьи. Росситер встал, бросил окурок сигареты в камин и подошел к окну. Когда судья вошел в библиотеку, он усиленно смотрел в окно.
Судья Куэйл выглядел старым и изможденным. Его слабые глаза щурились при газовом свете. Он сбросил с плеча руку Мери и сказал:
— Со мной полный порядок. Ты слышишь! Отпусти меня! Джентльмены, — обратился он к нам, заслоняясь рукой от света, показавшегося ему слишком ярким, — боюсь, я был не в лучшем виде некоторое время назад. Позвольте мне присесть.
Он стал шарить рукой стул. Продолговатое лицо выглядело изможденным, голова нервно подрагивала.
— Нервы… С нервами шутки плохи, — сказал судья. — Не всем доводилось видеть то, что видел я.
— Не надо об этом, папа! — воскликнула Мери, злобно посмотрев на меня.
— Я сорвался, — сказал судья отсутствующим голосом. Глядя в пространство, он пошевелил пальцами вытянутой руки, словно щупая воздух. — Я сорвался. Я полагаю, джентльмены, вам известно, что я был в подвале? — Красные глаза Куэйла уставились на меня.
