Джо Алекс - Тихим полетом его настигала…
Прощай, моя дорогая Сильвия. Ты была ясным лучом в моей жизни. Ты была чище, честнее и вернее меня. Пусть твоя большая душа найдет хоть немного добра для другой души, более достойной. Навеки и бесконечно
твой Гордон»— Ну и что ты об этом думаешь? — Паркер сунул письмо в большой белый конверт.
— Настолько мелодраматично и банально, что вполне может быть и правдой… — Я мрачно рассматривал мертвых бабочек. Затем вновь повернулся к столу. — Что ты на это скажешь? — Я указал на разбитую чашку с остатками кофе с одной стороны тела и разбитое блюдце — с другой.
Паркер пожал плечами.
— Чашка стояла на блюдце, и когда он выпил кофе, тотчас же умер. А посуда разбилась. Блюдце он держал в левой руке, а чашку в правой…
Я обошел кресло.
— А вот и капли кофе на ковре… Так и должно было быть. Интересно…
— Больше всего мне интересно, — Паркер направился к маленькому столику, на котором стояла пишущая машинка «Ундервуд», — почему тебе не интересно, что было во втором письме? Мы нашли его здесь, под книгой.
Я развернул сложенный вчетверо листок.
«Больше я не могу. Я не могу стоять на пути двух любящих друг друга людей, которых я ценю и уважаю. Если бы я не ушел, то стал бы причиной их трагедии на всю жизнь. А поскольку их счастье кажется мне гораздо более важным, чем собственная жизнь, то, размышляя о них и о себе, я нашел единственно возможное решение. Все равно я не смог бы жить на свете без той, которую любил всю жизнь. Любимая, не сердись, пойми, я еще больше страдал бы, глядя на вас. А там… А там будет лишь пустота и тишина… Страшно подумать, что уже больше я не смогу держать тебя в объятиях. Но судьбу еще никто не смог перехитрить. Так и должно быть. Спокойной ночи. Да хранит тебя Бог. Вспоминай обо мне иногда. Это единственное, о чем я хочу попросить тебя. Я люблю тебя так, как никто и никогда не любил. Спокойной ночи —
Навсегда».
— Да… Забавно… — Я вернул Паркеру письмо № 2.
— Мне это совсем не кажется смешным, — проворчал Паркер. — Ты по крайней мере хоть что-нибудь понял из этого?
— В лучшем случае, сэр Гордон Бедфорд действительно похож на человека, решившего покончить с собой, и старался найти наиболее эффектную причину. Пока мы столкнулись с двумя: укоры совести и несчастная любовь. Я не могу понять только одного: как можно писать такие экзальтированно-сентиментальные послания, отстукивая их на пишущей машинке?..
Я взял книгу, под которой лежало письмо № 2, и раскрыл ее. В ней оказалась заложена открытая авторучка.
— Вы сняли с нее отпечатки?
Паркер кивнул. Я отложил авторучку и стал рассматривать книгу. Это была переплетенная рукопись, также отпечатанная на машинке.
— «В окрестностях западного Лондона перелеты Atropos L. происходят в период…» — процитировал я, поднял голову и взглянул на Паркера. — Интересно, да? Видимо, такой специалист отлично знал, в какой период наступают перелеты Atropos L. в западной части Лондона?..
— Что, ради Бога, ты такое плетешь? — Паркер недоуменно уставился на меня.
— Просто я удивился, что сэр Гордон прервался в этом месте. Он как будто не успел дописать фразу… Что-то ему помешало.
— Может быть, он писал это как раз перед смертью?
— Тогда тем более непонятно, как можно было не дописать предложение, отложить рукопись, написать письмо и совершить самоубийство. Обычно люди в таком случае доделывают все до конца.
— Значит, все-таки убийство!!! — Паркер смотрел на меня широко открытыми глазами.
Не отвечая, я раскрыл первую страницу рукописи и молча прочел название:
«Гордон Бедфорд
ПЕРЕМЕЩЕНИЯ Atropos L.
(Попытка определения особых черт явления на основании исследований 1957–1961 гг.)»
Я отложил книгу и вновь взглянул на страшные в своей неподвижности глаза мертвеца.
— Ночные бабочки и кредиты… — Я задумался. — Почему на нем такой толстый свитер?
— Кажется, покойный страдал ревматизмом, — буркнул Паркер. — Там, на полке, лежат болеутоляющие таблетки.
— А это, значит, та несравненная Сильвия… — Я осторожно вынул из руки Бедфорда фотографию в простой тонкой рамке. — Видно, что она весьма стройна, а вот черты лица что-то трудно разобрать. — Я протянул Паркеру снимок.
— Это еще что такое! — воскликнул старший инспектор.
— Вот именно, — усмехнулся я. — Сдается мне, что сэр Гордон не был фетишистом. Я знаю, что в Меланезии некоторые племена рисуют умерших родных у себя на теле, но чтобы забирать голову любимой с собой в путешествие в вечность, — это что-то новенькое! Хорошо бы найти недостающий фрагмент… Вы комнату хорошо осмотрели?
— Вроде, да. — Паркер растерянно огляделся. — Хотя, конечно, такая вещь, как человеческая голова, вырезанная из фотографии, могла и не привлечь внимание моих парней.
Я наклонился над корзиной для мусора.
— А туда ты заглядывал?
— Да. И там мы нашли одну ночную бабочку, видимо, уже ненужную ему.
Я сунул руку в корзину и выпрямился, держа в пальцах огромного ночного мотылька. Он был проткнут длинной шпилькой.
— Какой легкий… — пробормотал я.
— Гадость какая! — Паркер тоже склонился над насекомым.
Но я уже не слушал его. Мой взгляд начал быстро перебегать с витрины на витрину. Наконец я нашел то, что искал.
Подойдя к шкафу, стоящему за спиной умершего, я открыл его. Он был почти пуст. На темном бархатном фоне были пришпилены всего две бабочки, на тельцах которых отчетливо виднелись белые человеческие черепа. Они были точь-в-точь такими же, как и та, что лежала у меня сейчас на ладони. Наверху желтела надпись:
Acherontiae — ночные бабочки
Atropos L. — ночная бабочка Мертвая Голова
(Пойманы в Лондоне 1–7 июня 1959 г.)
Но не насекомые привлекали теперь наше внимание. В оцепенении мы смотрели на третий объект.
Это была женская голова, вырезанная из небольшой фотографии и приколотая внутри шкафа между двумя огромными ночными бабочками…
3. «У меня уже есть все отчеты»
Первым пошевелился Паркер. Он почти вплотную приблизил лицо к стенке шкафа.
— Разрази меня гром! — выдавил он наконец из себя.
— Атропос… Атропос, Клото, Лахесис… Три сестры…
— Что ты там бормочешь? — вскинул голову инспектор. — Какие сестры?
— Парки.[1] Атропос — это была как раз та, которая ножницами перерезала нить человеческой жизни…
— Ты в этом уверен?.. — Паркер недоверчиво смотрел на меня.
— Более чем! — расхохотался я. — Мифология, в отличие от следствия, имеет определенные плюсы — в ней все осталось по-прежнему, она пока еще не устраивала нам особых сюрпризов. — Я подошел к письменному столу и выдвинул два плоских ящика. Там ничего не было, кроме карандашей и стирательных резинок. — Как видишь, наш покойник не пользовался ящиками… — Я подошел к лабораторному столу и открыл шкафчик с надписью «ЯД». Я заглянул в него, но, кроме баночки с белым порошком, ничего там не обнаружил. Затем я направился к видневшейся из-за отодвинутой во время обыска полки кофеварке. — Так, кажется, больше тайников здесь нет, — пробормотал я и вернулся к лабораторному столу.
Внезапно мой взгляд упал на сумку с пробирками. Я открыл ее.
— В чем дело? — нахмурился Паркер.
— Минуточку, Бен. — Я взял со стола длинные ножницы.
— Да что ты ищешь, в конце концов?!
— Понимаешь… Когда я говорил о том, что Атропос разрезала ножницами нить человеческой жизни, мне пришла в голову мысль… Черт, мне надо еще подумать… Но главное, голова на фотографии была отрезана не этими большими ножницами, а маникюрными, кривыми. Видишь? — Я указал ему на неровный край. — Спрашивается, где они?
Взяв со стола большую лупу, я подошел к витрине.
— Посмотри, сколько пыли… Впрочем, если особа, приколовшая голову, не хотела оставлять отпечатков, она бы воспользовалась резиновыми перчатками, лежащими в ящике лабораторного стола… Когда дактилоскописты сообщат результаты?
— Надеюсь, через полчаса, — тяжело вздохнул Паркер.
— Хочу тебя предупредить, что меня очень интересуют все отпечатки, взятые в этой комнате.
— Почему они тебя интересуют? — Паркер тупо смотрел на меня. — Мы ведь еще ни с кем не беседовали…
— Именно поэтому.
— Значит, ты все-таки склоняешься к убийству?.. — осторожно осведомился инспектор.
— На 99 % — да.
— Из-за этих двух писем?..
— С какой стати?! — Я изумленно посмотрел на Паркера. — Самоубийца имеет право написать хоть десять писем. А что касается Бедфорда, то одно он мог написать заранее, а потом, находясь в глубоком волнении, забыть о нем. А в каком из них он написал истинную причину — это уже другой вопрос. Если, конечно, обе не являются истинными. Нет, не письма меня убеждают. Кстати, вы больше ничего не нашли?
