Джон Харви - Малолетки
— Ты не удивился, что я позвонила?
Резник вылил остававшееся в бутылке пльзеньское пиво в свой стакан и покачал головой. С тех давних пор они встречались всего несколько раз.
— Я совсем не дала тебе времени на раздумье.
— Ничего, все в порядке.
— Надеюсь, ты не сочтешь меня назойливой?
— Марианна, все замечательно.
— Ты знаешь, Чарльз… — Она замолчала, ее тонкие длинные пальцы заскользили по ножке бокала. Резнику припомнилось пианино возле створчатого окна на веранде ее дома, пожелтевшие клавиши, звуки полонеза. — …Мне кажется, что, если бы я ждала, когда ты сам позвонишь, мы бы еще долго не встретились.
Несмотря на то, что Марианна прожила в Англии всю свою взрослую жизнь, она говорила по-английски так, как если бы изучала язык по отрывкам из «Саги о Форсайтах» или же на занятиях, где требуют дословно зазубрить слова учительницы: «Это — карандаш. Что это? Это карандаш».
Она была одета в простое черное платье с закрытым воротом и белым поясом, завязанным сбоку свободным узлом-бантом. Как и всегда, ее волосы были тщательно зачесаны назад и заколоты шпильками.
— Ты знаешь, Чарльз, я ведь собиралась сегодня пойти в театр. Играют Шекспира. Труппа из Лондона, по-моему, очень хорошая. По крайней мере, о ней очень лестно отзываются. Этого дня я ждала всю неделю. Теперь не так уж часто в городе бывают интересные гастроли. — Марианна Вицак отпила из бокала и покачала головой. — Это позор.
— И что же случилось? Спектакль отменили?
— О нет.
— Все билеты проданы?
Марианна слегка, как истинная леди, вздохнула. Такой вздох, наверное, в салонах прошлого века заставил бы чаще забиться сердца многих мужчин.
— Мои друзья, Чарльз, которые должны были пойти со мной в театр, позвонили сегодня после обеда. Я уже подбирала себе платье. Заболел муж, а Фреда так и не научилась водить автомобиль… — Она взглянула на Резника и улыбнулась. — Я подумала: ну и ладно, пойду одна, буду наслаждаться постановкой. Приняла ванну, продолжала собираться, но все время подсознательно чувствовала, Чарльз, что не пойду туда одна.
— Марианна…
— Да?
— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь.
— Чарльз, какой сегодня день? Суббота. А вечерами в пятницу и субботу одиноким женщинам стало небезопасно выходить в город. Таким женщинам, как я.
Резник посмотрел на стакан и бутылку пльзеньского пива — они были пусты.
— Ты могла бы заказать такси.
— А как добираться домой? Я позвонила в театр, спектакль кончается в десять тридцать пять. Ты знаешь, Чарльз, где в центре в такое время можно найти такси? Надо пройти пешком до площади или до гостиницы «Виктори». И на каждом метре тротуара, в какую бы сторону вы ни пошли, стоят эти группки молодых людей… — На ее скулах появились два ярких пятна, подчеркнувших бледность лба, впалых щек. — Это небезопасно, Чарльз, особенно теперь. Кажется, они шаг за шагом становятся хозяевами в городе. Ведут себя нагло, шумно, а мы отворачиваемся и переходим на другую сторону или остаемся дома, запирая двери.
Резнику очень хотелось бы возразить ей, сказать, что она преувеличивает, что это не так. Но вместо этого он молча сидел и играл своим стаканом, вспоминая, как один из руководителей на конференции Полицейской федерации предупреждал об опасности потери контроля над улицей. Он также знал, что есть города, и не только Лондон, в которых полицейские, патрулирующие город в конце недели, надевают пуленепробиваемые жилеты и берут с собой специальные щиты.
— Нам не нужно напрягать фантазию, Чарльз, — Марианна коснулась его руки, — чтобы вспомнить о бандах молодчиков, мародерствовавших на улицах польских городов. Страх перед ними не был беспочвенным.
— Марианна, это было не при нас. Это были наши родители, даже дедушки и бабушки.
— Разве это значит, что мы должны забыть?
— Я этого не говорил.
— Тогда что?
— Просто это не одно и то же.
— Из-за этих молодчиков бежали наши семьи. — Глаза Марианны были цвета черного мрамора или свежевспаханной земли. — Те, которых не успели посадить в тюрьмы, не бросили в гетто, кто еще не успел умереть. Если мы не будем об этом помнить, почему это не может повториться снова?
Рей сидел в «Молт-Хаус» уже целый час, выпил две с половиной пинты пива, глазея на ярко раскрашенных, с визгливыми голосами девиц. У дальней стены бара музыкальный автомат играл песни, которые он едва помнил и не знал ни певца, ни текста. Только изредка слышались знакомые мелодии хард-рока, обрушивающие на посетителей море звуков.
Рей стал нервничать, заметив у стойки парней, вызывающе наблюдавших за ним. Он знал, что они не начнут задираться в самом баре, а подождут, когда он соберется уйти, и выйдут вслед за ним на улицу. А когда он свернет за угол, начнут насмехаться, затем толкнут, окружат и станут перебрасывать от одного к другому. Неделю назад, здесь же, он видел, как какого-то паренька прижали к витрине магазина готовой одежды. Когда они отпустили его, у паренька не открывались оба глаза, а лицо напоминало то, что Рей взваливал себе на плечо на работе, и обычно при этом кровь заливала его комбинезон.
Правда, теперь с Реем они не расправятся так легко. Теперь у него есть кое-что, чем можно нанести ответный удар.
Он прошел в самый конец стойки. Еще полпинты пива, и пора идти. Когда он двигался вдоль стойки, какая-то девушка, засмеявшись и взмахнув светлыми кудряшками, протянула было к нему руку, но, быстро оценив его жадным взглядом, сразу же поставила на нем крест. Ожидая, пока его обслужат, Рей искоса поглядывал на девушку. На ней было голубое платье с тоненькими, уже его мизинца, бретельками, которые стягивали платье на белой спине. Она зажмурила глаза и напевала какую-то душещипательную ерунду из прошлогоднего списка хитов. Такой же примитивный текст, как и в других, — «Обними меня, бэби» и «Всю долгую ночь». Рей, взяв кружку, отошел от стойки бара. Девушка, мурлыкающая на табурете у стойки, была никак не старше, если не моложе его самого. Теперь он вспомнил, что однажды видел исполнителя этой песни по телевизору — надутая пустышка в гофрированной сорочке и в смокинге. Кажется, это был он или такой же, как он, какая разница? Во всяком случае девицы готовы были выскочить из трусов и бросить их на сцену, чтобы он мог вытереть ими пот с лица. Рею стало неприятно смотреть на девушку.
— Эй! Ты чего уставился?
Он поставил недопитую кружку и вышел.
— Чарльз, ты не должен уходить так рано, — проворковала она с умоляющей улыбкой. — Мы могли бы еще потанцевать.
Последний раз они танцевали именно здесь, в клубе. Тогда его бывшая жена перехватила их, когда они возвращались на свои места. Они узнали ее только по голосу. Элен, раньше всегда так аккуратно и тщательно ухаживавшая за своими волосами, расчесывавшая их щеткой и делавшая укладку, была с короткими, неровно обрезанными, торчащими клочьями жесткими патлами. Кожа покрыта прыщами, одежда запачкана. Узнать ее было невозможно.
