Жорж Сименон - Нотариус из Шатонефа
Красивый мужчина, такой же высокий и такой же сильный, как его сын, но более изысканный в одежде, с ореолом незапятнанно белых волос вокруг лба, он искал свои жертвы в спальных вагонах между Амстердамом и Парижем, и мошенничества его были настолько отлично задуманы и выполнены, что всего лишь раз удалось упечь его в исправительную тюрьму.
– Вы знаете, где сейчас находится Коммодор? – спросил Мегрэ, зажигая наконец свою трубку.
Нотариус кивнул в знак согласия.
– Жерар мне рассказал. Уже два года его отец живет как зажиточный буржуа на вилле, которую построил себе в Сан-Ремо… Жерар стремился завоевать самостоятельность и никогда не соглашался пользоваться нечестно заработанным состоянием… Теперь вам ясно, господин Мегрэ? Простите, господин Легро!.. Лучше прибегать к этому имени, даже когда мы одни… Вы понимаете, в чем трагедия моего случая?.. Если этот молодой человек искренен, если он честен, я рискую своими подозрениями навсегда его отвадить, чем разобью сердце моей дочери…
В то же время, если меня обманывают…
На этот раз у него появилась легкая улыбка, полная горечи, как бы объясняющая: «Зачем была нужна такая жизнь, как у меня, это постоянное стремление к совершенству, которое вас окружает, чтобы в конце концов ввести в семью бандита?»
Мегрэ спустился вниз один. Он сам об этом попросил.
Уже некоторое время не было слышно ни фортепьянных аккордов, ни голоса Арманды. Он был удивлен тем, что нашел в гостиной лишь Эмильенну, которая вздрогнула при его появлении.
– Вы ищете сестру и Жерара? – тут же спросила она.
– То есть…
– Они гуляют по саду… Я думаю, что у Арманды немного разболелась голова…
О чем с ней можно разговаривать? В детстве у него не было сестры, а его кузины жили на другом конце Франции. В юности он совсем мало общался с девушками и в качестве жены выбрал именно такую, которая меньше всего стремилась к сложности.
Наконец, в течение многих лет, проведенных в уголовной полиции, ему мало приходилось заниматься юными персонами пятнадцати-шестнадцати лет, воспитанными столь буржуазно.
Эмильенна сбила его с толку своим одновременно смелым и застенчивым взглядом, своей наполовину детской, наполовину женской фигурой, своей быстрой сменой настроений.
– Я тоже пойду погуляю… – осторожно объявил Мегрэ.
Он прошел мимо старого садовника, который скреб граблями аллею, усыпанную камешками, более блестящими, чем у него, и подумал, что надо спросить у нотариуса из Шатонефа, откуда он их привез. Подойдя к беседке, увитой розами, он заметил Арманду, вытирающую мокрые глаза платком, который она тотчас же вернула своему спутнику.
Впрочем, пара не проявила никакого удивления или смущения от присутствия Мегрэ. Напротив, поскольку тот намеревался продолжать свою прогулку, Арманда окликнула его голосом, в котором еще слышались всхлипывания.
– Господин Мег… – начала она.
Он вошел в беседку, образованную зеленью и цветами, в которую проникали тонкие лучи солнца.
– Прошу меня простить… Я забыла… Обещаю быть более осторожной… Я хотела бы, чтобы вы поговорили с Жераром, вернее, выслушали его… На машине вы будете через несколько минут в его мастерской. Правда, Жерар?
И некоторое время спустя Мегрэ в самом деле подъехал к маленькому крестьянскому домику, немного перестроенному. Он стоял на берегу Луары. Внутри было убрано большинство перегородок, и получилась достаточно просторная комната, мастерская, освещенная с трех сторон и обставленная лишь деревенской мебелью из светлой ели. В середине комнаты стояли мольберты, стены были увешаны набросками или почти законченными картинами.
– Вы знаете, кто я? – спросил Мегрэ, усаживаясь на табурет.
– Ваш портрет появился в газетах одновременно с портретом…
Коммодора, черт подери! Мегрэ вспомнил об этом!
Он еще сильно рассердился на журналистов, которым понадобилось таким образом предупредить воров и убийц, поместив снимок его плотной фигуры!
– Признаюсь, – продолжал молодой человек после короткой паузы, – я был готов к сюрпризу подобного рода. Впрочем, господин Мотт только выполняет свой долг. Что касается Арманды, она такая чувствительная, у нее такая интуиция, что с самого вашего приезда она заподозрила неладное. Когда я подтвердил ее подозрения, она невольно заплакала, как поступила бы на ее месте любая женщина. У нее очень упрощенное представление о полиции, и она почти уверена, что вы собираетесь, не долго раздумывая, меня арестовать… Что вам предложить? У меня неплохое пиво, и, по-моему, я припоминаю…
– С какого времени, – спросил Мегрэ, – мадемуазель Арманда знает, кто вы такой?
– С первого дня… Ну, скажем, с третьего, то есть со Дня, когда я понял, что люблю ее… Вы знаете, что господин Мотт воспитывает своих дочерей в свободном духе. Она пришла сюда, чтобы посмотреть на мои полотна. Я ей рассказал всю правду и пообещал назавтра повторить свою исповедь ее отцу. Добавлю, что она колебалась, и, если бы я ее послушался, вероятно, отложил бы это признание…
– Сколько вещиц из слоновой кости, на ваш взгляд, исчезло из кабинета нотариуса?
– Поверьте, я чувствую подвох в вашем вопросе. Господин Мотт рассказал своим лишь о первой краже, чтобы ему не мешали в его поисках. Но, как я вам уже сказал, Арманда обладает тонкой интуицией. Она тут же поняла, что происходили и другие кражи. Знайте же, что каждый день она находила возможность незаметно произвести осмотр коллекции, и, таким образом, мы в курсе всего, что происходит…
– Конечно, учитывая вашу профессию и ваше знание искусства, вы в состоянии установить цену различных предметов из коллекции?
– Я даже указал господину Мотту, что номер тридцать три в его каталоге – явная копия немецкого происхождения; написав в Британский музей, он был вынужден признать мою правоту…
Мегрэ выпил пиво, оказавшееся прохладным, потому что в углу комнаты был холодильник. Домишко, хотя и простенький, был удобен и не лишен изящества, которое не имеет ничего общего с дорогими коврами или антиквариатом.
– Насколько я могу судить, вы в основном пишете портреты… – продолжил Мегрэ не очень уверенно.
То есть я выбираю в качестве моделей местных жителей… Если так будет продолжаться, вскоре они все побывают в моей мастерской…
– Вы не писали портрета мадемуазель Арманды?
Жерар слегка смутился, сказал «нет», но менее искренне.
– А это полотно в розовых тонах… Это ведь мадемуазель Эмильенна?
– Это она… Впрочем, я могу вам сказать правду…
Вначале я опасался принимать Арманду одну в моем доме… Я придумал этот предлог – портрет ее сестры, чтобы избежать разговоров… Затем, когда отпала необходимость в подобном маневре, я, признаюсь, забросил этот портрет… Хотите еще пива?
