Жорж Сименон - Дело Сен-Фиакра
Тут он заметил Мегрэ и окинул его недоуменным взглядом.
— Что здесь такое…
— Тс-с! Мне нужно с вами поговорить.
Жан, бледный и встревоженный, стоял рядом с комиссаром. Проходя мимо него, граф де Сен-Фиакр легонько ткнул его кулаком в плечо и шутливо бросил:
— Ты все еще здесь, гаденыш!
Казалось, он не питает к Жану особой вражды: в голосе его звучало одно лишь глубокое презрение.
— Надеюсь, ничего страшного здесь не случилось?
— Сегодня утром в церкви скончалась ваша матушка.
Морису де Сен-Фиакру было тридцать лет — ровно столько же, сколько и Жану. Они были одного роста, но граф был крупнее, к тому же склонен к полноте. Все его существо излучало бодрость, радость, какое-то удальство.
Одежда, особенно кожаное пальто, лишь подчеркивала это впечатление. Светлые глаза его глядели весело и задорно.
Тем не менее слова Мегрэ заставили его нахмуриться.
— Что такое?
— Идите сюда.
— Ничего себе! Да я…
— Что «да я»?
— Ничего. Где она?
Теперь он выглядел ошеломленным, сбитым с толку.
Войдя в спальню, он чуть приподнял край одеяла и поглядел на бескровное лицо покойницы. Никаких проявлений скорби не последовало. Он не пролил ни слезинки, не позволил себе ни единого драматического жеста.
Лишь прошептал:
— Бедная старушенция.
Жан решил было, что ему тоже следует войти в спальню, но, едва завидев его, молодой граф вскричал:
— Эй, ты, вон отсюда!
Он занервничал. Забегал по спальне. Наткнулся на доктора.
— От чего она умерла, Бушардон?
— Сердце остановилось, господин Морис. Но, возможно, комиссар знает об этом побольше моего.
Граф живо обернулся к Мегрэ.
— Так вы из полиции? Что здесь такое…
— Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
Мне хотелось бы немного пройтись. Вы будете здесь, Доктор?
— Я как раз собирался на охоту и…
— Значит, вам придется поохотиться как-нибудь в Другой раз.
Морис де Сен-Фиакр шел за Мегрэ, задумчиво глядя себе под ноги. Когда они добрались до главной аллеи парка, как раз закончилась семичасовая месса, и прихожане, которых было теперь гораздо больше, чем на ранней мессе, выходили из церкви и собирались небольшими группками на паперти. Иные уже отправились на кладбище, и над кладбищенской оградой виднелись их головы.
По мере того, как светало, становилось все холоднее: студеный северо-восточный ветер кружил сухие листья над деревенской площадью, над прудом Богородицы.
Мегрэ принялся набивать трубку. Как знать, быть может, ради этого он и выманил молодого графа на улицу. Но ведь врач-то курил прямо в спальне покойной.
Да и сам Мегрэ привык курить где угодно.
Но только не в замке. Это было совершенно особое место, в юности олицетворявшее для него все самое недостижимое.
— Сегодня граф вызвал меня в библиотеку. Мы работали вместе, — бывало, с гордостью сообщал его отец.
В те времена совсем еще юный Жюль Мегрэ не раз почтительно провожал глазами детскую коляску, которую кормилица возила по парку. Тогдашний младенец и был нынешний граф Морис де Сен-Фиакр.
— Кому выгодна смерть вашей матушки?
— Не понимаю. Доктор ведь сказал…
Морис заволновался. Жесты его сделались резкими, порывистыми. Он поспешно схватил протянутую комиссаром бумагу, в которой сообщалось о готовящемся преступлении.
— Что это значит? Бушардон говорит, что у нее остановилось сердце и что…
— Но эту остановку сердца кто-то предвидел за две недели.
Издали на них с любопытством поглядывали крестьяне. Потихоньку, словно следуя за ходом своих мыслей, собеседники подошли к церкви.
— Что привело вас в замок сегодня утром?
— Об этом я и думаю, — с трудом выговорил Морис де Сен-Фиакр. — Вы спросили меня, кому выгодна… Так вот. Один человек, несомненно, заинтересован в смерти моей матери. Я сам.
Он вовсе не шутил и выглядел крайне озабоченным, что не помешало ему окликнуть по имени проезжавшего мимо велосипедиста и поздороваться с ним.
— Раз вы из полиции, значит, уже сообразили, что к чему. Да и каналья Бушардон уж конечно не преминул рассказать вам… Мать была несчастной старой женщиной. Отец умер. Я уехал. По-моему, она слегка свихнулась, когда осталась совсем одна. Сначала не вылезала из церкви. Потом…
— Молодые секретари?
— Мне кажется, это совсем не то, что вы думаете и на что намекал Бушардон. Ни в коей мере не порок.
Просто потребность в нежности. Потребность о ком-то заботиться. Чтобы эти молодые люди могли воспользоваться ее помощью и заботой, могли выйти в люди. Представьте, это не мешало ей оставаться крайне набожной. Наверняка у нее бывали тяжелейшие моменты раскаяния, когда она терзалась, разрываемая верой в Бога и этой… этим…
— Так вы говорите, вам выгодно…
— Знаете, от нашего семейного состояния мало что осталось. А у таких людей, как этот парень, руки загребущие, сами видели. Думаю, года через три-четыре и вовсе ничего не осталось бы.
Морис де Сен-Фиакр вышел из дому без шляпы.
Проведя рукой по волосам, он заглянул в глаза Мегрэ, чуть помолчал и добавил:
— Остается сказать, что я приехал, чтобы попросить У матери сорок тысяч франков. Я должен оплатить один чек, иначе он окажется без обеспечения. Видите, как все складывается.
Граф сорвал ветку с живой изгороди, вдоль которой они шли. Казалось, он изо всех сил старается овладеть собой.
— Мало того, я еще привез с собой Мари Васильефф.
— Мари Васильефф?
— Это моя любовница. Когда я выезжал из Мулена, она еще спала. С нее вполне станется нанять машину и явиться сюда прямо сейчас. Да, что и говорить — полный букет!
В гостинице у Мари Татен, где попивали ром несколько мужчин, уже потушили керосиновые лампы. Пофыркивал перед отправлением полупустой автобус на Мулен.
— Не заслужила она такого! — задумчиво произнес Морис.
— Кто?
— Мама.
В эту минуту, несмотря на весьма солидные габариты, он походил на обиженного ребенка. Кто знает, может быть, теперь он с трудом сдерживал слезы.
Меж тем собеседники кружили вокруг церкви, то сворачивая к пруду, то вновь возвращаясь к храму.
— Послушайте, комиссар. Но ведь это невозможно.
Не может быть, чтобы ее действительно убили. У меня просто в голове не укладывается.
Мегрэ и сам столь напряженно размышлял об этом, что временами забывал о своем спутнике. Он тщательно воскрешал в памяти малейшие детали заутрени.
Графиня сидела на своей фамильной скамье. Никто к ней не подходил. Она причастилась. Затем опустилась на колени, закрыв лицо руками. Потом открыла молитвенник. Чуть погодя вновь закрыла лицо руками…
— Погодите минутку.
