Анатолий Галкин - Искатель, 2013 № 03
— Ты и в ванную со мной пойдешь?
Та опять посмотрела на него удивленно.
— А что тут такого? Я умащу твое тело благовониями и сделаю тебе массаж, какой делают только фараонам…
— Нет уж, спасибо, вы ошиблись адресом! Я — не фараон, и мы не в Египте, и вообще я привык мыться один.
И он прямо перед носом Сехмет захлопнул дверь и нырнул в горячую воду. Он был уверен, что дверь не преграда для такого существа, но… она действительно не вошла.
Основательно помывшись, Ганин надел халат и с удовольствием увидел в зеркалах предбанника, что вся эта призрачная «аполлоновская» внешность слезла с него, как с актера — грим. Он снова был тем, кем был всегда — коренастым, немного неуклюжим очкариком. И впервые за долгое время улыбнулся…
Сет уже принес ему сменную одежду и услужливо спросил, что еще угодно господину.
— Помоги мне перенести все принадлежности для рисования из зеркальной залы в библиотеку. Там мне комфортнее писать.
Сет молча поклонился и тут же исчез. Послышался шум передвигаемой мебели… Но стоило Ганину с идущей рядом Сехмет дойти до библиотеки, как он увидел, что там уже все готово!
Дубовый стол был придвинут к противоположной стене, а на его месте стоял большой мольберт с холстом, рядом — столик с красками, кистями, угольными мелками и кресло, а у противоположной мольберту стены уже поставлено другое кресло.
— Отлично! Быстро работаешь! — довольно воскликнул Ганин. — Теперь надо подготовить интерьер…
Когда наконец все было готово — и интерьер, и декорации, которые буквально из воздуха возникли по одному движению рук Сета, — а также сделаны предварительные наброски по памяти — различные варианты будущей композиции, — Ганин решил, что перед визитом «модели» неплохо было бы отдохнуть.
Стоило только ему об этом подумать, как он тут же оказался в спальне, но в другой, не с портретом. Сет остался у дверей, а Сехмет вошла внутрь. Роскошная кровать была уже расстелена. Золотистые шелковые простыни, подушки, одеяло. Пахло ароматными благовониями, везде были развешаны причудливые тропические цветы, в кадках стояли пальмы. Убаюкивающе пели флейты и какие-то незнакомые струнные инструменты.
— Ложись на живот, господин, — лаконично сказала Сехмет. — Не думай ни о чем.
Ганин покорно лег и ощутил, как мягкие руки Сехмет стали массировать кожу на его спине, шее и пояснице. Он почувствовал приторный аромат розового масла. Теплая волна наслаждения захлестнула мозг. Разум погрузился в розовые сумерки. Но даже в этих сумерках Ганин чувствовал, что за дверью постоянно кто-то ходит, прямо как лев в клетке, и ему даже показалось, что он услышал львиный рык и клацанье когтей о паркет.
— Тише, тише, тиш-ш-ше… — послышался убаюкивающий мурлыкающий голос Сехмет. — Не думай ни о чем. Ни о чем…
Сладостная истома парализовала его сознание окончательно, и Ганин полностью погрузился в розовое безмолвие…
Палящее солнце, невыносимо жгучее, какое бывает только в Африке. Выжженная жесткая желтоватая трава саванны. Зной такой, что нет никакой возможности встать, нестерпимо хочется спать, пить, принять прохладный душ… Ганин открыл глаза и понял, что никаких сил подняться у него нет… Но он все же напрягся и сделал усилие встать. Однако на него сразу же навалилась какая-то тяжелая туша — мягкая, теплая, приятная на ощупь, и он, не выдержав, тут же оставил всякие попытки к сопротивлению, а потом что-то теплое, шершавое, как щеточка, шелковистое и влажное, прикоснулось к его коже — раз, другой, третий — к лицу, к шее, к груди, животу…
Ганина передернуло от щекотки, он снова попытался было встать, но тяжелая и в то же время мягкая лапа властно придавила его к самой земле, щекотка сменилась истомой, истома — удовольствием, а удовольствие — наслаждением… Лапа перестала удерживать Ганина на земле, ему самому уже не хотелось вставать. Наслаждение нарастало волнообразно, и с каждым разом гребень волны становился все выше и выше. Сердце билось все сильнее и сильнее, дыхание перехватывало, и вот уже в некоторые мгновения он, казалось, не мог дышать вовсе, пот выступил по всему телу, мускулы парализовало от истомы, мозг не в силах был породить ни одной мысли, кроме «еще мгновение — и я умру». Но в тот момент, когда голова готова была уже разорваться от наслаждения, он проснулся.
…Ганин мгновенно вскочил с постели, но, бросив взгляд на себя, покраснел и снова спрятался под одеяло — он был полностью наг, а часть простыни была влажной.
— Вставай, господин, уже без четверти полночь. Скоро прибудет его совершенство, — раздался лаконичный голос Сета. — Пять минут на душ. Одежда у тебя будет новая.
Ганин молча кивнул и, обмотав тело тонким шелковым одеялом, пошел в душевую. Когда он вышел оттуда, одежда, лежавшая на кровати, действительно была новой.
Это было то самое платье, в которое одевались художники времен Рембрандта. Белоснежная льняная рубашка-сорочка, бархатный темный колет с короткими рукавами и с блестящими пуговицами, короткие панталоны до колен, тоже бархатные темные, белые гольфы, ботинки из мягкой кожи с серебряными пряжками, нашейный шелковый шарф и, самое главное, берет с белым пером. Ганин всегда мечтал о таком наряде, хотя и понимал, что это детские игры. Можно подумать, художником могут сделать тряпки, пусть и старинные! Но все же здорово представить себя художником Золотого Века Портрета и Живописи…
Ганин не устоял перед соблазном и тут же бросился одеваться. И вот уже через пять минут он был полностью готов и красовался у зеркала. Жаль, очки изрядно портили вид, но все же вышло ничего… Настоящий художник!
— Замечательно, господин! — похлопал в ладоши Сет, впрочем, совершенно бесстрастно. — Как вы себя чувствуете в нем?
— Как будто влез во вторую кожу! — воскликнул Ганин. — Он на мне как влитой сидит — легкий, воздушный, мягкий, удобный, даже снимать не хочется!
— Не беспокойся, господин, тебе больше незачем его снимать… — раздался мурлыкающий женский голос — к Сету присоединилась его сестра, уже полностью одетая, и довольно сверкнула своими зелеными кошачьими глазами.
— Это… это… почему же? — голос Ганина упал, и он растерянно оглянулся.
— Ты теперь придворный художник его совершенства. Твой статус в иерархии нашего сообщества закреплен.
— Но…
— …Пока не будет закончен портрет Люцифера.
Ганин хотел что-то сказать, но неожиданно вмешался Сет:
— Сестра, мы опаздываем. ОН будет совсем скоро, ш-ш-ш-ш-ш… — А потом взял за руку Ганина: — Извольте следовать за мной. Его совершенство не любит ждать!
