Эжен-Франсуа Видок - Записки Видока
Третьего мая 1809 года, на рассвете, я был внезапно разбужен стуком во входную дверь лавки. Я быстро сошел вниз, чтобы узнать, в чем дело, и уже намеревался снять засов, как вдруг услышал слова: «Он малый здоровенный, надо принять меры предосторожности!» Конечно, я больше не сомневался в том, что значит этот ранний визит, и поспешно побежал назад, в свою комнату. Аннета уже успела узнать об угрожавшей мне опасности; она открыла окно и завела разговор с полицейскими, я в одной рубашке взлетел по черной лестнице на верхние этажи. Добравшись до четвертого и найдя незапертую дверь, я вошел и осмотрелся — ни души. В нише стояла кровать, покрытая обрывком полинялого малинового штофа. Убежденный, что лестница уже охраняется внизу, я спрятался под матрасы. Едва я успел примоститься, как в комнату кто-то вошел, и я по голосу узнал мальчика, некоего Фоссе, отец которого, по ремеслу медник, лежал в соседней комнате. Завязался следующий разговор:
Сцена перваяОтец, мать и сын
Сын. Знаешь, батюшка, ведь портного нашего ищут… арестовать хотят. Весь дом переполошился… Слышишь звонок?.. Вот теперь они позвонили к часовщику.
Мать. Ну и пускай себе звонят, тебе какое дело, не суй свой нос куда не надо. (К мужу) А ты изволь одеться, того и гляди сюда влезут.
Отец (позевывая и, вероятно, протирая глаза). Черт бы их подрал! Чего они хотят от портного-то?
Сын. Не знаю, только их там целая ватага: и полицейские, и жандармы, и комиссар с ними.
Отец. Может быть, из-за какого-нибудь вздора кашу заварили.
Мать. Ну, чем он мог провиниться, этот портной!
Отец. Чем?.. А вот чем. Он сукном ведь торгует, так, верно, товар английский продавал.
Мать. Ты смеешься, что ли? Разве из-за этого стали бы арестовывать?.. Боже мой! Ах он, горемычный! Такие разве бывают преступники? Так и спрятала бы его к себе в карман.
Отец. А ведь он малый здоровенный, наш портной-то!
Мать. Все равно, я спрятала бы. Пусть бы пришел сюда. Помнишь дезертира?..
Отец. Тсс… Они идут сюда.
Сцена втораяТе же, комиссар, жандармы, полицейские
В это время комиссар и его молодцы, обыскав весь дом сверху донизу, пришли, наконец, на четвертый этаж.
Комиссар. А, дверь отворена. Прошу прощения, что тревожу вас, но это в интересах общества… Ваш сосед был ужасным злодеем, способным убить отца с матерью.
Жена. Неужели месье Видок?
Комиссар. Да, сударыня, Видок, и я прошу вас, если вы его спрятали, тотчас его выдать.
Жена. Ах, господин комиссар, можете повсюду искать, если вам угодно… но чтобы мы дали убежище кому-нибудь… этого еще не бывало!..
Комиссар. За укрывательство приговоренного к уголовному наказанию вы несете…
Муж (с живостью). Мы говорим правду, господин комиссар.
Комиссар. Я вполне полагаюсь на вас. Впрочем, позвольте произвести небольшой обыск, просто пустая формальность. (Обращаясь к своей свите) Господа, выходы хорошо охраняются?
После тщательного обыска во внутренних комнатах, комиссар явился в ту, где спрятался я.
«А в постели что?» — спросил он, приподнимая лоскут малинового штофа. Я почувствовал, как шевелится один из углов матраса, который тотчас снова опустился.
«Хм, Видока нет и следа…» — удивлялся комиссар.
Трудно представить, какое облегчение я почувствовал при этих словах!.. Наконец, вся шайка блюстителей порядка удалилась, жена медника проводила их, осыпая любезностями, и я очутился наедине с семейством, состоявшим из мужа, жены, сына и их маленькой дочки, которые и не подозревали о моем присутствии.
Сцена третьяМуж, жена и сын
Жена. Ох, господи, господи! Народу-то сколько на улице собралось… Славные они вещи говорят о месье Видоке. Как бы то ни было, а во всем этом должна быть доля правды, недаром говорится, что нет дыма без огня… Уж я знаю, что он важный лентяй был, твой Видок-то: целый день сложа руки сидел.
Муж. И ты туда же лезешь со своими предположениями, ехидный же у тебя язык… В чем его обвиняют, хотелось бы мне знать? Хоть я и не любопытен…
Жена. Как подумаешь об этом, так просто волосы дыбом становятся. Тебе говорят, его обвиняют в убийстве. Послушал бы ты портного, что напротив живет.
Муж. Все это сплетни, зависть и конкуренция.
Жена. А консьержка — так та рассказывает, что он каждый вечер переодетый куда-то уходил с толстой-претолстой палкой. И людей подкарауливал на Елисейских полях.
Муж. Дурак он, что ли?!
Жена. А потом комиссар сам сказал бакалейщику, что Видок — бездельник. Хуже этого — он, говорят, великий преступник, и правосудие никак не может изловить его.
Муж. А ты и уши развесила. Ах ты, деревенщина! Верить комиссару… Меня так никто не уверит, что Видок — негодяй, напротив, мне кажется, что он человек порядочный. Впрочем, это нас не касается. Поздно уже… Эй вы, за работу, живей!
Разговор на этом окончился, все семейство удалилось, и я остался один под замком, размышляя о коварстве полиции.
Через некоторое время я, дождавшись возвращения всего семейства, без колебаний поднял тюфяк, простыни, одеяло и, быстрым движением отбросив лохмотья малинового штофа, предстал перед потрясенным семейством и вкратце рассказал им, как вошел к ним и спрятался под тюфяком.
Муж и жена удивлялись, как я не задохнулся под матрасом; они искренне пожалели меня и с радушием, которое часто случается встречать среди простого народа, предложили мне подкрепиться.
Конечно, я был как на иголках. Пот катился с меня градом. Судя по приему, оказанному мне семейством Фоссе, я не имел причин опасаться измены, но все-таки волновался — семейство это было небогатым. Очень может быть, что первый порыв сострадания и доброты, которому часто поддаются самые испорченные люди, сменится надеждой получить награду от полиции. Фоссе разгадал причину моих опасений и поспешил рассеять их уверениями, в искренности которых я не мог сомневаться.
Фоссе принял на себя труд охранять мою безопасность; он начал с того, что навел справки. Как оказалось, полицейские водворились в доме и на соседних улицах и готовились нанести повторный визит ко всем жильцам. Из всех этих сообщений я вывел заключение, что мне следует убраться поскорее, поскольку на этот раз квартиры будут обыскивать основательно.
