Найо Марш - Выпить и умереть
— Ну да. В принципе-то вы правы, это вообще популярное местечко для свиданий здешней публики… Гляньте, везде разбросаны окурки и трава притоптана… А вот…
Аллейн встал как вкопанный, нагнулся и поднял два окурка.
— Вот окурок! — провозгласил Аллейн. — Конечно, в наше время детективные писатели презирают этот вид улик. А все почему? Потому, что сэр Конан Дойл слишком глубоко проработал в свое время тему разнообразных окурков и сейчас упоминать об этом стало просто неприлично и пошло, Но мы с вами, Братец Лис, ведь не станем чиниться, правда? Так вот, я хочу сказать, что окурок этот — от дорогих египетских сигарет, а в отчете Харпера упоминалось, что в кармане Уочмена была найдена пачка египетских сигарет… Не думаю, что в захолустном Оттеркомбе найдется много любителей курить их… Периш и Кьюбитт, как я заметил, курят трубочный виргинский табачок. А вот на одном окурке след помады. Оранжевой.
— Не мисс Даррах, — постановил Фокс.
— Конечно, Фокс. И не миссис Ивз. Давайте посмотрим повнимательнее… Так, пока курили эти сигареты, пошел дождь — поглядите на эти смазанные края следа от помады… А вот тут я вижу ямки в земле. Наверняка от дамских каблучков.
— Похоже, дама тут сидела или лежала, — заметил Фокс. — Интересно, к чему ее пытался склонить кавалер?
— Да, не сразу догадаешься, правда? Но лично мне теперь понятнее, что имела в виду мисс Даррах, когда сказала: «Ищите ближе к дому и дальше от него», — или что-то в этом роде. Ладно, давайте поищем следы мужской обуви. Ха, вот и они!
— Уочмен?
— Может быть. Надо выяснить. Погодите. Я должен опять зайти в трактир.
Вскоре Аллейн вернулся, держа в руках свой чемоданчик и коробку.
— Уж лучше удостоверимся сразу, Фокс, — сказал он, хлопотливо открывая чемоданчик.
Там у Аллейна был пульверизатор и пузырек с жидким шеллаком. Он опрыскал след от подошвы шеллаком и подождал, пока тот застынет. Фокс сосредоточенно готовил раствор гипса. Гипс также был извлечен из волшебного чемоданчика Аллейна. Наконец детективы получили гипсовый отпечаток подошвы.
— Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — бодро заключил Аллейн в завершение этой мудреной процедуры. — Ну что ж, теперь пошли дальше, дружище Фокс!
Поднявшись вверх по склону, очень скоро они завидели вдалеке Кьюбитта, который дергался с кистью у своего мольберта.
— М-да, какая величественная картина! — воскликнул Аллейн. — А вот он нас заметил! Какое инстинктивно презрительное движение! Ну что ж, Фокс, не станем смущаться. В конце концов, большие художники имеют право недолюбливать полицию… А моя жена, к примеру, в восторге от работ мистера Кьюбитта, если я правильно помню, кем она восхищалась последний раз…
Взобравшись по склону еще на пару десятков ярдов, сыщики оказались на притоптанной площадочке, усеянной обрывками окрашенной бумаги.
— Ага, здесь мисс Даррах пыталась рисовать акварелью, — отметил Аллейн. — Интересно, было ли это именно в ту пятницу? Впрочем, отсюда вы, Фокс, никак не увидите места, где происходило свидание… Однако голоса могли быть слышны, правда?
— Ну, если говорить не шепотом…
— Точнее, если ссориться. Ну что ж, поднимемся еще выше…
Пока они приближались к паре художник — модель, Кьюбитт не обращал на незваных гостей ни малейшего внимания, но Периш, напротив, сразу же заметил их и уже не отрывал взгляда… Тем не менее первым их окликнул Кьюбитт:
— Надеюсь, вы не собираетесь устроить здесь допрос?! Извините, но я сейчас занят!
— Хорошо, — отвечал Аллейн, — мы подождем!
Аллейн прилег на большой валун, Фокс тоже попытался как-то пристроить свое грузное тело в утесах. Внизу о Комбскую Скалу разбивался прибой, над седыми волнами отрывисто вскрикивали буревестники, кружа на границе между солнечным светом и сырой тенью, отбрасываемой скалой…
— Вам как поэту, Фокс, это должно понравиться! — заметил Аллейн. — Тысячи раз эти волны приходили сюда и разбивались об эти скалы, и так же отчаянно кричали птицы, и так же светило солнце во времена, когда… Впрочем, теперь не до поэзии, надо заниматься этим чертовым тягомотным расследованием, а меня что-то в сладкий сон потянуло… Нет, от такой высоты мне определенно не по себе…
— Похоже, сюда идет мистер Кьюбитт, — мрачно сообщил Фокс, которому вся эта волынка надоела отнюдь не меньше, но который не обладал достаточно удачно подвешенным языком для столь изящного оплевывания тягот своей профессии.
Аллейн повернулся набок и увидел широкий силуэт Кьюбитта на фоне синего неба.
— Мы решили сделать перерыв, — сообщил художник. — Простите, что заставил вас ждать.
— Наоборот, это вы нас должны извинить за беспокойство, — учтиво возразил Аллейн, вставая с валуна. — Я прекрасно представляю, как бесит живописцев, когда им распугивают муз.
Кьюбитт опустился на траву рядом с Аллейном.
— Я, видите ли, пытаюсь все время писать по влажной краске. Такую я выбрал технику. И приходится наносить краски согласованно, понимаете?
— Боже мой! — воскликнул Аллейн. — И такое огромное пространство вы успеваете покрыть красками за три часа?
— Нет. Я достал особые краски, они сохнут двое суток. Но все равно, конечно, требуются некоторые усилия.
— Ну еще бы, на такую громадную картину…
На гребне холма показался Периш.
— Эй, разве вы не хотите взглянуть на полуфабрикат моего портрета?! — крикнул он.
Кьюбитт искоса посмотрел на Аллейна.
— Если хотите, пожалуйста, — предложил он.
— Да, очень хочу.
Они стали взбираться вверх, к мольберту.
На холсте фигура Периша темнела на фоне условного неба. Написанный в стиле примитивизма, тем не менее портрет вовсе не казался простым. Кьюбитт писал очень густо, точными и резкими мазками, грубо и зримо ложащимися на холст.
— Великолепно, — выдохнул Аллейн.
— Вам нравится? — склонив голову набок, переспросил Периш, а Кьюбитт вдруг поинтересовался:
— А вы сами не занимаетесь живописью, инспектор?
— Я — нет. А вот моя жена занимается.
— И что же, она выставляется?
— Да, — подтвердил Аллейн. — Ее зовут Трой. Агата Трой.
— Ох ты господи! — воскликнул Кьюбитт. — Извините, не сразу вспомнил. Конечно, я видел ее работы.
— Ну и как они вам? — брякнул Аллейн.
— Лично мне они кажутся восхитительными, — заметил Кьюбитт обтекаемо.
— А вот скажите, Аллейн, я похож на себя на этом портрете? — спросил Периш. — Мне кажется, Норману не совсем удалось выражение глаз… Во всяком случае, по сравнению с моими фотографиями… Не то чтобы портрет мне не нравился, нет. Он чудесен. Но вот глаза…
