Филлис Джеймс - Тайна "Найтингейла"
Амбулаторное отделение находилось рядом с травматологическим, и, когда они проходили мимо его двери, туда ввезли носилки-каталку. На носилках лежал тощий старик: с его влажных губ, придвинутых к краю плевательницы, тонкой струйкой стекала блевотина, он бессмысленно вращал глазами, казавшимися огромными на обтянутом кожей высохшем лице. Далглиш почувствовал, что сестра Ролф на него смотрит. И, оглянувшись, перехватил ее задумчивый и, как ему показалось, презрительный взгляд.
— Вам здесь не нравится, правда? — спросила она.
— Конечно, мне здесь не очень уютно.
— Мне теперь тоже, только, как я думаю, по совсем другим причинам.
Они немного помолчали. Потом Далглиш спросил про Ленарда Морриса: обедает ли он в столовой со всеми, когда бывает на работе.
— Очень редко. По-моему, он приносит с собой бутерброды и съедает их в своем кабинете. Он предпочитает быть наедине сам с собой.
— Или с сестрой Гиринг?
Она презрительно усмехнулась.
— Надо же! А вы уже в курсе? Ну разумеется! Я слышала, что он был у нее в гостях вчера вечером. Но, кажется, угощение или то, что за ним последовало, не пошло ему впрок. До чего же полицейские любят копаться в грязном белье! Странная, должно быть, работа — вынюхивать чужие пороки, как собака обнюхивает каждое дерево.
— «Порок»… не слишком ли это сильное выражение для сексуальной озабоченности Ленарда Морриса?
— Да, конечно. Это я просто хотела поумнее выразиться. Но не стоит забивать вам голову этой связью между Моррисом и Гиринг. Она продолжается с переменным успехом так долго, что уже стала почти респектабельной. О ней теперь даже и не сплетничают. Гиринг из тех женщин, кому обязательно надо кого-то опекать, а он любит поплакаться в жилетку о своей ужасной семейной жизни и о возмутительном поведении здешних врачей. Он считает, что они не воспринимают его как равноправного специалиста. Кстати сказать, у него четверо детей. И мне кажется, что, если бы его жена решила с ним развестись и они с Гиринг могли беспрепятственно пожениться, это их вовсе не обрадовало бы. Безусловно, Гиринг хотелось бы иметь мужа, только не думаю, чтобы она предназначала эту роль для бедняги Морриса. Скорее…
Она запнулась. Далглиш спросил:
— Думаете, у нее есть более подходящая кандидатура?
— Почему бы вам не спросить у нее самой? Она не поверяет мне своих секретов.
— Но вы несете ответственность за ее работу? Ведь инструктор по практике подчиняется директору медучилища?
— Я несу ответственность за ее работу, а не за моральный облик.
Они подошли к выходу из травматологического отделения, и только было сестра Ролф протянула руку, чтобы открыть дверь, как из нее навстречу им величаво выплыл мистер Кортни-Бриггз. За ним, переговариваясь, следовало несколько молодых врачей в белых халатах и с фонендоскопами, висевшими на шее. Те двое, что шли по бокам от него, почтительно кивали, внимая тому, что говорит сей великий муж. Далглишу подумалось, что самомнение, пошловатость и грубоватая savoir-faire[14] мистера Кортни-Бриггза ассоциируются у него с определенным типом преуспевающего специалиста. Словно читая его мысли, мисс Ролф сказала:
— Знаете, они не все такие. Возьмите, к примеру, мистера Молрави, нашего хирурга-офтальмолога. Он напоминает мне садовую соню. Каждый вторник он приходит утром и пять часов стоит в операционной, не говоря лишних слов, подергивая усиками и ковыряясь тонкими лапками в глазах сменяющих друг друга пациентов. Потом благодарит всех по протоколу, включая самую младшую операционную сестру, снимает перчатки и опять уходит любоваться своей коллекцией бабочек.
— Да, в общем, скромный старикан.
Она посмотрела на него, и опять он заметил, как в ее взгляде мелькнуло презрение, отчего ему стало неловко.
— О нет! Вовсе не скромный. Просто он разыгрывает другой спектакль, только и всего. Мистер Молрави точно так же убежден, как и мистер Кортни-Бриггз, что он замечательнейший хирург. Они оба тщеславны в профессиональном смысле. Тщеславие, мистер Далглиш, такой же неискоренимый порок всех хирургов, как прислужливость — всех медсестер. Я еще ни разу не встречала такого преуспевающего хирурга, который не был бы убежден, что он стоит лишь на одну ступеньку ниже Всемогущего Господа. Они все заражены высокомерием.
И, немного помолчав, она спросила:
— Разве то же самое нельзя сказать об убийцах?
— Только об одном типе убийц. Вы должны помнить, что убийство является сугубо индивидуальным преступлением.
— Разве? А я-то думала, что мотивы и средства преступлений уже наскучили вам своим однообразием. Но, конечно, вам виднее.
— Вы, сестра, кажется, совсем не уважаете мужчин, — заметил Далглиш.
— Напротив, очень уважаю. Просто не люблю их. Но нельзя не уважать тот пол, который довел эгоизм до уровня искусства. Именно в этом и заключается ваша сила — в умении целиком отдаваться тому, что вас интересует.
Не без злорадства Далглиш выразил удивление, что мисс Ролф, коль скоро ее возмущает прислужливость, характерная для ее работы, не выбрала себе какой-нибудь более мужской профессии. Врача, например. Она горько усмехнулась.
— Я-то хотела стать врачом, но у меня был отец, который не верил в женское образование. Не забывайте, мне сорок шесть лет. Когда я училась в школе, у нас не было еще всеобщего бесплатного классического образования. Отец зарабатывал слишком много, чтобы меня приняли в школу бесплатно, поэтому он должен был платить. И перестал платить, как только можно было пристойно от этого отказаться, то есть когда мне исполнилось шестнадцать.
Далглиш не нашелся, что сказать. Это признание удивило его. По его мнению, она была не из тех женщин, которые говорят посторонним о своих личных обидах, а он не льстил себя надеждой, что мог завоевать ее симпатию. Ни одному мужчине не завоевать ее симпатий. Возможно, давно копившаяся горечь обиды нечаянно нашла себе выход в этом признании, но трудно было сказать, была ли это обида на отца, на всех мужчин вообще или на ограничения и прислужливость, характерные для ее профессии.
Они уже вышли из здания больницы и шли теперь по узкой тропинке, которая вела к Дому Найтингейла. Оба не проронили больше ни слова. Сестра Ролф поплотнее закуталась в плащ и натянула на голову капюшон, как будто он мог защитить ее от пронизывающего ветра. Далглиш целиком погрузился в свои мысли. И вот так, разделяемые шириной дорожки, они шли рядом через парк и молчали.
IV
В кабинете сержант Мастерсон печатал на машинке отчет. Далглиш говорил:
