Елена Муравьева - Требуются герои, оплата договорная
Зачем я поддался? Почему не устоял? Разрушая, светлую благодать, ели-поедом мрачные мысли. Зачем? Почему?
Борис боялся, вдруг ночные страсти станут последней каплей, и пограничное состояние обернется кромешной тьмой? Вдруг он станет причиной Катиного безумия. Избави Боже! Устинов клял себя, неуемную прыть, мужские стати, все на свете.
Мерзавец! Подонок! Животное! Он не удовлетворился одним разом, он терзал ее ночь напролет, словно провел без женщины год или век. Он ввергался в пучины горячие и влажные; стонал от наслаждения; он … от воспоминаний взмокли ладони, шальная волна нового желания пронзила чресла. Катечка! От одного имени наступала эрекция. «На что же я тебя обрек? — думал неотрывно. На что?»
Сон подкрался нежданно. Сумасшедший гон в тысячу километров, советы майора, суета сборов, дорога в заповедник, бессонная ночь — Устинов устал, измучился, обессилел. Укоры совести, неопределенность, страх — кто бы выдержал? Проснулся он от нежных касаний. Ласки вплелись в сон исподволь, исподтишка; соединили мостиком зыбь и реальность; повлекли, поманили за собой, он очнулся возбужденный, взбудораженный.
— Милый, — наткнулся на слово-колючку, — милый, я хочу тебя. Иди ко мне.
Катя смотрела на него сияющим шальным взглядом, безумно улыбалась, но …разговаривала.
— Не надо, Катенька, — Борис пытался сохранить хладнокровие.
— Надо, надо…
— Катенька, — он высвободился из цепких рук, — посмотри какая красота кругом.
Она послушно обернулась, глянула мельком, признала «красота» и взялась за прежнее.
— Катенька, не надо…
У нее задрожали губы, повлажнели глаза. Она расстроилась! Она обиделась! Борис, удивленный, обрадованный, отмечал каждое новое достижение. Катя отзывалась на свое имя, она чувствовала, понимала, реагировала.
— Прости меня, — он не знал, как объяснить свою вину. Как рассказать ей, голой, льнущей к нему, про смятение, что испытал на рассвете. — Я не должен был.
Она шарила губами по груди, ластилась как кошка.
— Катечка… — внутри лопнула какая-то пружина, высвобождая горячую слепую энергию. Он не мог больше рассуждать, мучиться, стыдиться. Он подхватил ее на руки, открыл ногой дверь избушки. Во власти желания, добрел до кровати; рухнул, не отпуская Катерину и на секунду из объятий, зарылся губами в жадные губы, втянул ноздрями магический аромат.
Никогда Борис не был так счастлив. Дни и ночи, наполненные любовью, отзывались сладчайшей мелодией в каждой клеточке. Никогда он не был в таком отчаянии. Улучшение, так обнадежившее вначале, носило странный характер. У Кати восстановилась речь, нормальность реакций; вернулось эмоциональное равновесие. Однако, восстановившись и вернувшись, качества не сложились прежним образом, а создали новую личность. Не привычную, отличную от прежней и необыкновенно привлекательную. Обладая этой новой необыкновенной женщиной, Борис зверел от счастья. И ненависти. Он дорвался до сокровенного — до розового Катиного тела и никто, ничто — ни доводы рассудка, ни опасения, ни принципы, не могли помешать ему, осуществить мечту — реализовать главенствующую программу своего мужского бытия — получать удовольствие, наслаждался той, о которой он мечтал долгие годы.
Ей хорошо, как и мне. Она хочет меня. Она… она…Любое приписываемое Кате действие было ложью. Она не могла отвечать за свои поступки. Она витала в эмпиреях, кружила в сладостных грезах. Он изливал нежность и сперму в тело, душа которого пребывала в сумрачной тени. И кажется, ненасытной страстью загонял больную душу еще дальше в глухую беспросветную тьму.
И все же иногда Устинову казалось: Катя понимает, что происходит. Ее взгляд, случайный, небрежный, обжигал цепкой хлесткой рациональностью. Она будто выныривала из своего благодатного равновесия и проверяла, как обстоят дела в реальном мире. Он очень надеялся, что это так, что ему не мерещится. Будь иначе, следовало бы признать себя страшным злодеем, душегубцем, может стать убийцей.
Борис боялся додумать мысли до конца. Один из исходов означал Катино безумие. Он видел, отводил взгляд и все равно видел, Катя, впитывая наслаждение от совокупления, все глубже погружается в мир забвения. Его неугасимое влечение, сплетаясь с ее нервным призывом, как камень тянут ее ко дну. Следовало остановиться, прекратить эротический марафон, взять себя в руки, спасать Катю. Следовало. Но … цокали секунды, дни сменяли ночи, до отъезда оставалось все меньше времени. Он откладывал решение, ждал невесть что, и дождался…
Сказки имеют обыкновение заканчиваться. Иногда плохо. В то утро они перебрались на лодке на противоположный берег и добрый час бродили по лесным тропам, нагуливая аппетит. Сексуальный голод пришел первым. Они устроились на ветровке Бориса в неглубоком овраге, предались любви.
Обычным порядком мир перестал существовать. Перекочевал, бродяга, в мягкие полушария грудей; в розовые пуговки сосков; в шальной запах; в кудряшки лобка; в глубины. Только пение глупой птицы над головой, да собственное судорожное дыхание, только ритмичные толчки бедер, да согласные движения в ответ — вот и весь мир, свет, космос. Ничего иного. Только и только. И восторг, эйфория, экстаз. Который в самый неподходящий момент сломало урчание мотора. Борис приподнял голову, еще плохо соображая, пригляделся. На соседней просеке тормозил пыльный BMW. Из машины выбрались четверо мужчин. Один присел пару раз, разминая ноги: другой отжался от капота. Борис внимательно разглядывал гостей. Молодые, крепкого сложения, в джинсах и майках.
Щелкнул затвор. Лязг, инородным звучанием, ворвался в симфонию леса. Катя испуганно вздрогнула. Борис прижал палец к губам, предупреждая об осторожности. Он не хотел, чтобы их заметили. Будь он один, поступил бы как вздумается; с Катей не желал рисковать. Вид ребят не внушал доверия, действия и подавно. Спрятав машину в кустах, они исследовали местность, затем натянули над дорогой тонкую проволоку.
Со стороны трассы взвился шум мотора. Несколько мгновений рев нарастал, накатывал оглушительной волной, потом вдруг раздался грохот, короткий вскрик и звук мягкого удара. Сквозь заросли кустарника Борис видел, как, предваряя аварию, один из мужиков выстрелил в спину мотоциклисту. Проволока служила страховкой, все-таки парень гнал на приличной скорости, стрелок мог промазать. После выстрела мотоцикл проехал метров десять, споткнулся о проволоку, круто развернулся, врезался в сосну и замер, перевернувшись. Тело выбросило из седла по ходу движения влево; ботинки спикировали в противоположную сторону; туда же полетела сумка и что-то светлое, небольшое.
