Анатолий Галкин - Искатель, 2013 № 03
Снежана сбежала по широкой парадной лестнице, по красной ковровой дорожке, ночью казавшейся черной, мимо темных силуэтов гипсовых бюстов рядом с гладкими толстыми перилами. Звуки раздавались из левого крыла. Там располагались бильярдная, бальный зал и библиотека…
Снежана бросилась туда. Пролетев через бильярдную и бальную залы, она оказалась у высоких, больше человеческого роста, двустворчатых дверей в библиотеку. Голубоватый кружок луча электрического фонарика осветил массивные двери из красного дерева с золотыми ручками и бронзовыми стучалками в виде львиных голов с разинутыми пастями. Именно оттуда раздавались странные звуки и шум шагов…
Снежана резко рванула ручку двери и…
Яркий свет множества электрических свечей больно ударил ей в глаза, уже привыкшие к темноте, она инстинктивно закрыла их руками, фонарик выпал из ее ладоней и покатился по паркету.
Когда Снежана наконец открыла глаза, она… никого не увидела. Библиотека как библиотека: высоченные шкафы до самого потолка, забитые множеством фолиантов с темными от времени корешками, с надписями золотыми и серебряными витиеватыми буквами, длинный дубовый полированный стол с резными ножками, конторка, письменные принадлежности, мягкие стулья, пушистый зеленый ковер под ногами, горящая электрическая люстра с лампочками-свечами под потолком…
«Но я же слышала шум! Он исходил именно отсюда! И как тут загорелся свет?!» — лихорадочно думала Снежана, озираясь вокруг. И тут же замерла, вся превратившись в слух…
Она услышала чью-то приглушенную беседу. И оба голоса были мужскими и тихими, как будто вели беседу из-под какой-то ширмы из звукоизолирующего материала, разобрать ни слова она не могла, как ни вслушивалась, а потом достала фотокамеру и сняла несколько видеороликов.
Беседа продолжалась, но Снежана по-прежнему ничего не могла разобрать. Когда разговор закончился, звуки стали другими. Опять кто-то что-то передвигал, кто-то кашлянул, раздался звук шаркающих шагов. А потом все стихло.
Снежана постояла в библиотеке еще несколько минут, но ничего больше не услышала…
Она отключила видеокамеру и, вздохнув, отправилась к выходу. Надо поехать домой, собраться с силами и серьезно подумать о том, что же делать дальше.
— …Ну как, ничего? — спросил Рогозин.
Снежану словно силком вырвали из забытья.
— Ганина там нет, он пропал, как и Никитские с Тимофеевым. Но в доме что-то явно нечисто. Я слышала какие-то голоса, шум и звук шагов… — Снежана украдкой вытерла слезы.
— Надеюсь, ты записала все это? — почему-то шепотом спросил Рогозин, не отрывая взгляда от дороги — ливень утих, но теперь повсюду стоял белесый туман, и дорога продолжала оставаться опасной.
— Да. И на диктофон, и ролики сделала…
— Немедленно едем в лабораторию, вызываем Виталика, будем делать анализ! — Выпученные, как у жабы, глаза Рогозина лихорадочно светились, руки дрожали.
Еще не было и шести утра, когда все трое собрались в лаборатории.
Виталик воткнул флешку и защелкал клавишами.
— Что делать-то надо? — зевая, спросил он.
— Сделай фотографии с максимально большим разрешением. Обработай записи звуков — сделай максимально возможное усиление, убери все шумы, фон и так далее. Это самое главное. Если что-то найдем на этом уровне — будем смотреть видеозапись.
Рогозин взволнованно ходил по лаборатории, курил, сбрасывая пепел прямо на пол, Виталя пил кофе и щелкал клавишами.
Снежана сидела, как кукла, на стуле, казалось, совершенно безразличная ко всему происходящему. Исчезновение Ганина вызвало в ее душе такую депрессию, что она просто не способна была взять себя в руки. Вся ее решимость, надежда на успех разом улетучились, уступив место черному отчаянию. Ведь если даже такой человек, как Никитский, самый могущественный из всех, кого она знала, несмотря на все свои связи, вооруженную до зубов охрану, огромные деньги, просто так исчез в никуда, то что уж говорить об этом несчастном художнике и о ней самой, слабой женщине? Что могут сделать такие «мураши», как они?
Да и Ганин… Ее мысли снова обратились к нему.
«Странно, — подумала она, тупо и безразлично глядя на Рогозина, который с видом сумасшедшего ученого, находящегося накануне сногсшибательного открытия, ходил по лаборатории, на быстрые движения пальцев Виталика по клавиатуре, казалось, целиком провалившегося в электронный мир по ту сторону мерцающего плоского монитора, — еще пару дней назад он был мне никто. Ну, художник и художник… Ну, покатались на яхте, на вертолете… Весело. А теперь… Кто он мне? Муж? Жених? Любовник? Ведь если разобраться — никто… Так, случайный знакомый, объект репортажа и журналистского расследования. Ведь не переживаю же я о трагически погибших девушках, об этом несчастном Расторгуеве… А почему меня так беспокоит его судьба? И этот странный старичок… Что он сказал? „Жених твой“… Ну какой он мне, скажите пожалуйста, жених? Конечно, здорово было бы выйти замуж за такого — деньги есть, характер вроде ничего… Да не о том я все! Не о том! — чуть не закричала Снежана. — Не чужой он мне! Никогда, я это точно знаю, никогда я уже не встречу такого человека, как он, таких больше не бывает! И если я его потеряю, если он пропадет навсегда…»
Резкий удивленный свист вырвал Снежану из полукоматозного состояния. Рогозин, бросив окурок сигареты на пол, как встревоженный зверь, прыгнул к компьютеру Виталика.
— Что? Что там? — взволнованно спросил Рогозин.
— Щас, щас, распечатаю покрупней, форматом А2, может, приглючило меня что-то с утреца, — быстро ответил Виталик.
Мягко зажужжал принтер, и из его светящегося чрева вышла несколько огромных, размером с газетный разворот, листов глянцевой фотобумаги. Рогозин подбежал первым и трясущимися руками стал перебирать фотографии.
— Мать честная! Снеж… Нашелся твой…
— Что?!! — раздался пронзительный крик, и Снежана стрелой бросилась к Рогозину.
Вроде бы та самая библиотека, те самые фолианты книг, стремящиеся куда-то ввысь, под потолок, шкафы, вот… Стоп!!!
Снежана внимательно присмотрелась. Да, в центре библиотеки, где стоял длинный, из полированного дуба стол, отчетливо вырисовывался еще один предмет. Правда, зыбко как-то, будто сотканный из тумана…
— Боже правый! — выдохнула Снежана. Это был здоровенный мольберт, а рядом с ним стоял коренастый мужчина в очках, но одетый как-то странно, по-старинному, а на голове — берет. Но вся фигура его при этом была призрачной какой-то, размытой… Наверное, если бы не очки и если бы Снежана не помнила пропорции фигуры Ганина, она бы ни за что не узнала в этом туманном призраке его.
