Уолтер Саттертуэйт - Кавалькада
— Если хотите, я могу его куда-нибудь перенести, — сказал я Козиме.
— Я уже послала за садовником. Он сейчас… А, Фриц.
Садовник, вероятно, ждал где-то поблизости, за кулисами. Это был здоровый малый в грубом сером свитере и мятых серых шерстяных штанах. Козима сказала ему что-то по-немецки. Он кивнул, подошел к Зигфриду, наклонился, поднял его и перекинул через могучее плечо, как мешок с удобрениями. Руки Зигфрида безвольно болтались. Я заметил, что рубашка у него была с манжетами, скрепленными золотыми запонками в форме сломанного креста.
Садовник повернулся к нам, дернул себя за чуб, улыбнулся, буркнул по-немецки что-то веселое, повернулся и унес Зигфрида.
— Этот инцидент не должен нарушить наш обед, — заявила Козима. — Пойдемте, господин Бомон. Садитесь, пожалуйста. И попробуйте вкусить удовольствие от еды.
Следующим блюдом были помидоры, нашпигованные капустой, а может, капуста, нашпигованная помидорами. Все это варилось так долго, что я не мог сказать, что именно изначально было снаружи, а что внутри. Пока я пробовал получить от этого блюда удовольствие, Чемберлен продолжал разглагольствовать о евреях, обращаясь к мисс Тернер, которая делалась все бледнее.
Позднее, за десертом, когда Чемберлен уже начал повторяться, мисс Тернер сказала:
— А как же христианство? Ведь основал-то его еврей.
Чемберлен хмыкнул наподобие доброго дядюшки. Козима и Уинифред чуть заметно улыбнулись. Сочувственно эдак. Я взглянул на сидевшую слева от меня Еву и увидел на ее лице такую же улыбку. Они и раньше все это слышали.
— Это общее заблуждение, — сказал Чемберлен. — Но в Библии сказано, что он родом из Галилеи, а наука доказала, что в то время в Галилее жили далеко не одни только евреи. Так что Иисус, вне всякого сомнения, не был евреем.
— Кем же он тогда был?
— В настоящее время сказать это нельзя. Может, он был греком. Но вероятнее всего — тевтоном. Только тевтон способен создать такую возвышенную философию. Распятие представляется мне как конечное отрицание Воли. Ничто не может быть более тевтонским.
Мисс Тернер глядела на него во все глаза.
Позднее мужчины и женщины разделились. Чемберлен повел меня и Пуци наверх в библиотеку, где нас ждали бренди и сигары.
Прежде чем Чемберлен успел вернуться к евреям, я спросил, нет ли у него каких-нибудь соображений насчет того, кто мог совершить покушение на Гитлера.
— Большевики, — ответил он. — Грязные свиньи. Они понимают, если этот малый придет к власти, им всем крышка.
— Но как коммунисты могли знать, что Гитлер будет в тот день в Тиргартене?
Это был тот самый вопрос, который мы с мисс Тернер постоянно задавали себе и другим после нашего приезда в Германию.
— Ну, — сказал он, — во всяком случае, не от нас, старина, это точно. Как я уже сказал, мы поклялись держать язык за зубами.
Точно так же, как и все люди из списка, который передал мне Пуци. Но ведь кто-то же узнал, что Гитлер должен быть в тот день в Тиргартене, и ведь в него же стреляли.
Когда я допил бренди, а Чемберлен все еще разглагольствовал о знаменитых тевтонах и об их роли в истории, подобно Сократу и святому Павлу, я извинился и вышел в туалет. И, проходя мимо открытой двери в столовую, услышал, как женщины болтают по-немецки. Я от души пожалел мисс Тернер, которой наверняка было невмоготу.
Когда я шел обратно, они все так же болтали. Я поднялся по лестнице в библиотеку. И когда входил в комнату, Пуци как раз говорил:
— И тут приходит еврей, здоровый такой, жирный…
Увидев меня, он запнулся, заморгал, а рука его повисла в воздухе. В руке была сигара — от ее посеревшего от пепла кончика тянулся дымок.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.
— Пуци, — внезапно приняв решение, сказал я. — Думаю, нам с мисс Тернер стоит вернуться в гостиницу.
Он поставил бокал с бренди и поднялся.
— Я готов, только скажите, Фил. — Он произнес это быстро, в явном смущении, а может, чтобы скрыть его.
— Не стоит, — сказал я. — Нам с мисс Тернер нужно поговорить. Встретимся с вами утром.
Чемберлен сказал:
— Мне вызвать для вас такси?
— Не беспокойтесь. До гостиницы недалеко, а ночь такая прекрасная.
Пуци все еще стоял в недоумении, будто не зная, куда девать своп длинные руки.
— Это точно, Фил? — Он с надеждой поднял кустистые брови. — Я вполне мог бы уйти прямо сейчас, без вопросов.
— Допивайте свое бренди. Я же сказал, увидимся завтра утром, за завтраком.
— Тогда ладно. Как хотите, Фил. — Он медленно и как-то неуклюже опустился в кресло.
— Доброй ночи, — сказал я Чемберлену.
— Доброй ночи, старина. — Он даже не заметил, что положение сделалось неловким. — Желаю вам приятной завтрашней поездки в Мюнхен. Bon voyage,[39] а? — Очевидно, то была дань моему французскому происхождению.
— Спасибо, — сказал я.
Когда я вошел в гостиную, сразу же выяснилось, что мисс Тернер совсем не против нашего ухода. Она осведомилась о господине Ганфштенгле. Я сказал, что он еще задержится. И мы попрощались с женской половиной семейства Вагнер.
Когда мы вышли из дома и отошли метра на три, мисс Тернер наклонилась ко мне и быстро проговорила:
— Благодарю вас. Я уже готова была завыть. Они просто омерзительны.
— Да.
— Никогда в жизни не слышала столько гадости — низкой, злобной, отвратительной.
— Да.
— Я-то думала, только господин Чемберлен омерзителен. Но эти женщины, вы бы только послушали. Они просто гнусные. И как только господин Ганфштенгль выносит эту семейку.
— Господин Ганфштенгль сейчас травит Чемберлену еврейские анекдоты в библиотеке.
Мисс Тернер с минуту молчала. Но щекой я чувствовал всю тяжесть ее взгляда. Наконец она сказала:
— Он вам нравился? Господин Ганфштенгль?
— Да.
— Вы не думали, что он такой.
— Нет.
— Жаль.
— Мне тоже.
Некоторое время мы шли молча.
Тускло светили фонари, улицы были почти пусты, пока мы не добрались до центра города, где нам попалось несколько машин, прогромыхавших по булыжной мостовой. Некоторые кафе были еще открыты, по тротуарам гуляли люди. Здесь огни горели ярче, и мы видели в витринах темных магазинов свое отражение.
До гостиницы оставалось метров тридцать, когда мисс Тернер вдруг спросила:
— Господин Бомон?
— Да?
— Может, я ошибаюсь, но, по-моему, за нами хвост.
— Вы не ошибаетесь, — сказал я.
Их было двое — они держались на приличном расстоянии, примерно в двух кварталах от нас. Они были в бушлатах и фуражках, как и те головорезы, что пытались напасть на нас с Пуци у «Микадо».
