Колин Декстер - Убийство на канале
Льюис говорил что-то, пока эти и подобные мысли вертелись снова и снова в голове Морса, и он не слышал и слова из сказанного.
– Простите, Льюис?
– Я только говорю, что мы так делали, это… над макушкой головы, говорю, и ставили дату возле нее.
Морс, неспособный истолковать эту явную белиберду, кивнул, как будто все понял, и пошел к машине. Огромная, написанная белым спреем надпись на стене одного из домов в следующем ряду, бросилась ему в глаза: «Руки прочь от Чили» – несмотря на то, что с трудом можно было разобрать, кого этот потонувший в невежестве квартал, призывал к такому действию – или скорее к такому бездействию. «Попробуйте Гео. Чай Ламли – один шиллинг и два пенса» – выглядело более уместно, и было нарисовано краской на заложенном кирпичами окне первого этажа следующего дома. Первоначально буквы были выписаны синей краской на желтом фоне, но теперь она побелела до того серого, каким красят военные корабли. Надпись (настолько старая), что Джоанна могла бы видеть ее каждый день, отправляясь в школу или играя на этой улице – надпись из прошлого, которую бригада разрушителей скоро вымарает из архивов местной истории одним взмахом гигантских шаров, подобных шарам в кегельбане.
Точно так же, как и вандалы из Оксфордского муниципального совета, когда…
Оставь, Морс!
– Теперь куда, сэр?
Нужно было совсем небольшое усилие, чтобы сказать это, и он сумел:
– Думаю, что прямо домой. Если нет чего-то другого, что вы хотели бы посмотреть.
Глава тридцать девятая
То, что казалось целью прихода –
Лишь скорлупа, оболочка намеренья,
Из которой проклюнется цель, когда уже поздно,
А то – не проклюнется вовсе. Либо нет тебе цели,
Либо цель вне пределов твоих,
Либо сменилась в конце.
Морс редко вел разговоры в машине и молчал, как обычно; за это время Льюис преодолел расстояние в несколько миль до магистрали. И также, обычным образом, ум его плутал по своему сложному механизму, и он все яснее осознавал присутствие некоего незначительного раздражителя. Его всегда беспокоило, если он чего-то не понял, если чего-то не расслышал – даже в мелочах:
– Что точно вы объясняли мне там, у дома?
– Имеете в виду, когда вы меня не слушали?
– Просто скажите мне, Льюис!
– Я только рассказывал о временах, когда мы были детьми, только и всего. Мы измеряли, насколько подросли. Это всегда делала мама – в каждый день рождения – на стене кухни. Предполагаю, что та кухня напомнила мне об этом. Не в гостиной – там были самые красивые обои, и, как я говорил, она прикладывала линейку над моей головой, вы понимаете, и после отчеркивала и ставила дату…
Морс уже не слушал.
– Льюис! Двигайте обратно!
Льюис посмотрел на него слегка озадачено.
– Я просто сказал: вернитесь, – продолжил Морс, на этот раз тихо. – Осторожно, как вы любите – когда это возможно, Льюис, не нужно подвергать опасности пешеходов и местных домашних любимцев. Но просто, вернитесь.
Палец Морса надавил на кухонный выключатель, но тот произвел лишь пустое щелканье, несмотря на наличие, похоже наскоро вкрученной в патрон лампочки, свисавшей без абажура с досок, покрытых осыпающейся штукатуркой. Желтоватые, к тому же еще и пожелтевшие обои отклеились от стен в нескольких местах неровными полосами, а во влажном верхнем углу над мойкой висел огромный кусок.
– Где примерно вас измеряли, Льюис?
– Тут, сэр.
Льюис встал у внутренней двери на кухню спиной к стене, положил левую ладонь горизонтально на голову и оценил точку, на которой концы его пальцев отметили рост.
– Вот, метр и восемьдесят два – если, конечно, я немного не уменьшился.
В этом месте обои были заляпаны несметным количеством отпечатков пальцев, будто их не обновляли более полувека, а рядом с неработающим выключателем для лампы, штукатурка отвалилась и открыла часть кирпичной перегородки. Морс оторвал ленту желтых обоев и обнаружил под ними неожиданно хорошо сохранившиеся голубенькие цветочки. И двое мужчин стояли молчаливо и неподвижно там, где с каждой минутой становилось все темнее и чувствительно прохладнее.
– Все таки, догадка стоила того, правда?
– И еще как, сэр!
– Ну, кое-что мы знаем наверняка! Это то, что мы не будем торчать здесь до наступления темноты, и обдирать напластанные поколениями обои со стен!
– Но ведь это не займет много времени?
– Что? Все эти проклятые?..
– Мы знаем, где искать.
– Знаем?
– Я хочу сказать, что это только небольшой домик, и если мы поищем на высоте от метра до метра и тридцати шести и при этом только на первом этаже…
– Знаете, что вы гений?
– А у вас есть хороший фонарик в машине.
– Нет, – признался Морс. – Боюсь, что…
– Не имеет значения, сэр! У нас есть около получаса, пока совсем не стемнеет.
Было четыре без двадцати, когда из узкого коридорчика долетел по детски возбужденный крик Льюиса.
– Здесь что-то есть, сэр! И думаю, что я…
– Осторожнее! Осторожнее! – бормотал Морс, нервно приближаясь к нему с победоносным пламенем в серо-синих глазах.
Постепенно обои были отклеены; за это время проблески того декабрьского дня все еще просачивались сквозь грязное потолочное оконце над головами Морса и Льюиса, а они бросали на стену время от времени полные невероятного волнения взгляды. Потому что там, поверх некогда оригинальной штукатурки под тремя позднее наклеенными пластами обоев – все еще ясно различающимися – обнаружились две колонки черточек. Та что правее состояла из серии из восьми измерений, самое нижнее из которых было на высоте около метра и восьми сантиметров от пола, а самое верхнее – около метра и пятидесяти пяти, и рядом с каждой чертой были записаны дата и год, когда она была сделана. Левая колонка содержала только два измерения (но имела четыре даты), диагонально отвалившаяся штукатурка категорически исключала возможность найти другие доказательства в нижней части стены.
Несколько мгновений Морс стоял в сумрачном коридорчике, взирая на стену, как на священную реликвию.
– Льюис, найдите фонарик! И рулетку!
– Где?..
– Где угодно. У каждого есть фонарик, человече.
– Кроме вас, сэр!
– Скажите им, что вы из Горгаза, и что обнаружена утечка в № 12том.
– Дом не газифицирован.
– Двигайтесь, Льюис!
Когда Льюис вернулся, Морс все еще разглядывал надписи на стене – весь лучащийся от счастья при виде восьми линий справа.
Взяв фонарик, он радостно осветил доказательства на стене. Новый свет (скажем так), брошенный на ситуацию, быстро подтвердил, что все написанное внизу их нынешнего открытия, было безвозвратно потеряно. Опять же, благодаря новому, более яркому освещению, они смогли разобрать одну букву между двумя колонками измерений, которая была чуть ближе к правой колонке и вероятно относилась к ней.
