Рекс Стаут - Праздничный пикник (сборник)
Инспектор позволил мне принять пальто и шляпу, а значит, не собирался ограничиться парой враждебных выпадов и удалиться. Кремер решительно протопал в кабинет и к моему возвращению уже сидел в красном кожаном кресле у края стола Вульфа. Предложение угоститься пивом он отклонил. Я проследовал к своему столу, но не успел сесть, как услышал громогласный рев Кремера:
– Послушай, Гудвин, мне нужна информация. Отвечай быстро и не увиливай. Что ты делал сегодня днем возле церкви Святого Фомы?
Я уселся и изогнул брови:
– А зачем начинать так поздно? Я готов отчитаться за весь день. Проснулся я в восемь утра, и вдруг меня осенило: ба, да сегодня же воскресенье! И не просто воскресенье, а Пасха. Вот я и решил доставить себе удовольствие…
– Хватит валять дурака! Отвечай!
– Пф! – брезгливо поморщился Вульф.
Я негодующе потряс головой:
– Вы же сами знаете, что так нельзя, инспектор. Даже когда вы взвинчены – а сейчас вы, несомненно, взвинчены, – вам удается держать себя в руках. Итак, в чем дело?
Проницательные серо-голубые глаза Кремера, казавшиеся меньше, чем были на самом деле, на широкой круглой физиономии, уперлись в меня.
– Черт тебя побери! – процедил он. – Время, конечно, поджимает, но мне пора бы уже привыкнуть к твоим повадкам. Ладно. Некая миссис Миллард Байноу сегодня вышла из этой самой церкви, возле которой ты крутился с фотокамерой. С ней был муж и еще один мужчина, по фамилии Фримм. Они пересекли авеню и шли по Пятьдесят четвертой улице, когда миссис Байноу вдруг упала и забилась в конвульсиях. Вскоре она скончалась. Тело доставили в морг. По предварительным данным, имеются признаки отравления стрихнином, а в ее животе обнаружена игла для инъекций, содержащая следы стрихнина. Судя по ее размерам и форме, такой иглой можно было выстрелить из какого-то приспособления с расстояния до двадцати футов или даже больше, в зависимости от его конструкции и усилия пружины.
Глаза Кремера устремились на Вульфа, затем вновь вперились в меня.
– Я рассказал вам, в чем дело. Миссис Байноу упала минут через двенадцать – от десяти до пятнадцати – после того, как вышла из церкви. Когда она выходила, на нее нацелились по меньшей мере пять фотокамер. Во всяком случае, мне известно о пяти. Одна из них была в руках у Гудвина. Зачем?
Я выдержал его взгляд и ответил:
– Что ж, теперь причина вашего прихода мне ясна. Вас интересует, что́ я делал сегодня днем возле церкви Святого Фомы. И, поскольку вы имеете право это знать, я скажу.
Так я и сделал, не упустив почти ничего, не считая нескольких мелочей. В частности, я не стал упоминать Мурлыку, миссис Байноу и орхидеи, а также умолчал о том, что видел, как миссис Байноу упала. Закончил я рассказом о том, как протопал от церкви Святого Фомы до Мэдисон-авеню, откуда доехал на такси домой.
– Вот и все, – сказал я, откидываясь на спинку стула. – Теперь мне понятно, почему вы пришли к нам вместо того, чтобы вызвать меня к себе. Естественно, вас занимает мой фотоаппарат, и я вас вполне понимаю и оправдываю.
Я развернулся, взял со стола «центрекс» в кожаном футляре с ремешком и снова повернулся к Кремеру:
– Вот он. Если хотите забрать его с собой, то попрошу расписочку.
Кремер заявил, что, безусловно, хочет забрать с собой камеру, так что я сел за пишущую машинку, быстро напечатал расписку, которую Кремер и подмахнул. Я уже спрятал ее в ящик стола, когда Кремер заявил: в показаниях, которые я подпишу, следует упомянуть о том, что переданный ему фотоаппарат – тот самый, который я использовал для съемок во время пасхального шествия. Я пообещал непременно это упомянуть. Когда я обернулся, то увидел, что Кремер снова пожирает меня глазами.
– Насколько близко ты знаком с Джозефом Херриком? – спросил он.
– Не слишком близко. Знаю, что он вот уже несколько лет служит фоторепортером в «Газетт». Несколько раз встречал его, вот и все.
– А знаешь ли ты тех двух мужчин с фотоаппаратами? Или женщину?
– Нет. Никого прежде и в глаза не видел. И понятия не имею, как их зовут.
– Был ли ты знаком с миссис Байноу?
– Нет. Ни разу ее не видел.
– Ты там был не для того, чтобы сфотографировать ее?
– Ее? Нет.
– Тогда что ты там делал?
Я развел руками:
– Фотографировал пасхальный парад. Как и десятки тысяч моих добропорядочных сограждан.
– Но отнюдь не все твои сограждане караулили возле церкви Святого Фомы. Понимаешь, Гудвин, судя по всему, механизм, выстреливший отравленной иголкой, скрывался в одной из фотокамер, нацеленных на миссис Байноу. Ты наблюдательный. Не заметил ли ты чего-нибудь необычного в каком-либо из фотоаппаратов?
– Нет. Я еще подумаю, но уверен, что ничего необычного не заметил.
– А что-нибудь странное в поведении кого-либо из четверых людей с фотокамерами?
– Нет. Но обещаю поразмыслить и об этом. Дело в том, что я и сам снимал, поэтому не слишком обращал внимание на остальных.
Кремер недовольно крякнул. Он еще некоторое время смотрел на меня, потом перевел взгляд на Вульфа.
– Все-таки я скажу, – произнес он. – Призна́юсь, почему пришел к вам сам, вместо того чтобы вызвать Гудвина с его фотокамерой к нам, в управление. К жакету миссис Байноу была приколота орхидея. Особая орхидея, по уверениям мистера Байноу. Во всем мире есть только одно такое растение, и оно находится в его собственности. И вот, пока женщина билась в судорогах на тротуаре, из толпы выскочил какой-то тип, сорвал у нее с груди орхидею и бросился наутек. Он, конечно, не всадил в миссис Байноу иголку – женщина уже умирала, – но суть не в этом. Суть в том, что вы помешаны на орхидеях, а Гудвин околачивался поблизости. Присутствие на месте преступления одной лишь орхидеи или одного Гудвина я согласился бы посчитать простым совпадением, но если рядом с орхидеей крутится Гудвин – не могу. Вот почему я здесь. Я хочу знать, в состоянии ли вы сообщить мне что-нибудь в связи с этим, и еще задать несколько вопросов.
Вульф поджал губы.
– Надо ли, – начал он, – понимать это как намек на то, что орхидеей овладел мистер Гудвин?
– Нет. Я прекрасно знаю, что это сделал не он. У меня есть описание злоумышленника. Но вы сами знаете, что́ случается, когда либо вы, либо Гудвин оказываетесь хотя бы в миле от места убийства. А тут у нас налицо не только Гудвин, но и орхидея. Что вы можете мне сказать?
– Только одно: я прошу вас покинуть мой дом.
– Не раньше, чем я услышу ответы на свои вопросы. – Кремер нагнулся к нему: – Известно ли вам что-нибудь о человеке, который сорвал орхидею с груди миссис Байноу?
Вульф оперся ладонями о край письменного стола, отодвинулся вместе с креслом и грузно встал.
