Филлис Джеймс - Неестественные причины
Далглиш сказал, что от мисс Кумбс всегда можно получить то, что нужно, и она, секунду поколебавшись, благоразумно решила пропустить замечание мимо ушей.
Далглиш спросил:
– Вы поверили, что он писатель?
– Нет, дорогуша. Во всяком случае, не сразу. Не впервой мне это слышать. Вы не поверите, сколько сюда ходит всяких разных типов, которым нужна девочка, «чтобы получить материал для нового романа». Или будто бы он социологический опрос проводит. Как же, социологический опрос! Он был похож на одного из этих. Знаете – мелкий такой, нервный и как будто ему невтерпеж. Но когда он сказал, что возьмет такси – мол, вы мне там все продиктуете, а я запишу, – я тогда начала удивляться. Я сказала, что не могууйти из клуба больше чем на час, и давайте, если хотите, поедем ко мне домой. Не знаешь, что к чему, – держись ближе к дому, я так считаю. Так что я предложила поехать на такси ко мне. Он сказал – хорошо, и мы вышли примерно в девять тридцать. Так ведь было, Сид?
– Так, Лил. Ровно в девять тридцать, – Сид поднял печальные глаза от стакана с молоком. Он уныло разглядывал морщинистую пенку, которая начала образовываться на его поверхности. В спертом воздухе распространился сытный тошнотворный запах горячего молока. Люкер сказал:
– Бога ради, Сид, либо пей, либо выливай. Ты меня нервируешь.
– Выпей, дорогой, – подбадривала его мисс Кумбс. – Вспомни о своей язве. А то с тобой случится то же, что с бедным Солли Гольдштейном.
– Солли умер от коронарной недостаточности – молоко тут не помогает. Скорее вредит. Оно вообще радиоактивное. Содержит стронций девяносто. Так что подумай, Сид.
Сид просеменил к умывальнику и выплеснул молоко. Подавив желание распахнуть настежь окно, Далглиш спросил:
– Как вел себя мистер Сетон, когда вы с ним сидели в клубе?
– Нервничал, дорогуша. Возбужден был и напуган одновременно. Майкл хотел пересадить его за другой столик – там от двери дует, – но он и не подумал пересесть. И все поглядывал на дверь, пока мы говорили.
– Ждал кого-нибудь?
– Нет, милый мой. Скорее хотел убедиться, что она на месте. Я бы не удивилась, если бы он дал деру. Чудак, одним словом.
Далглиш спросил, что произошло, когда они вышли из клуба.
– Я уже рассказывала этому полицейскому из Суффолка. Мы сели в такси на углу Грик-стрит, и только я собралась дать шоферу мой адрес, как вдруг мистер Сетон сказал, что лучше просто покататься вокруг – мол, не против ли я? В общем, в штаны наложил. Меня испугался, несчастный шибзик. Мне-то без разницы, так что мы чуток покружили по Уэст-Энду, а потом заехали в Гайд-парк. Я наплела ему всяких баек о наркобизнесе, а он записывал в блокнот. Если хотите знать, он был слегка под мухой. Вдруг полез ко мне целоваться. Я уже была по горло им сыта, а он, видите ли, лапать меня вздумал. Вообще-то это было только так, жест – он решил, что вроде так полагается. Я тогда сказала, что мне пора обратно в клуб. Он попросил высадить его у станции «Паддингтон» и сказал, что поедет на метро. Как говорится, расстались друзьями. Он дал мне две пятерки и еще фунт на такси.
– Он сказал, куда двинется дальше?
– Нет. Мы ехали по Сассекс-гарденс – на Пред-стрит теперь одностороннее движение – и высадили его у линии Дистрикт. Но он мог перейти на другую сторону к Бейкерлоо. (Дистрикт, Бейкерлоо – линии лондонского метро.) Я не посмотрела. Мы распрощались в четверть одиннадцатого у метро «Паддингтон», и больше я его не видела. Все чистая правда.
Правда или нет, подумал Далглиш, опровергнуть такой рассказ очень трудно. Слишком много подкрепляющих свидетельств, и к тому же кто-кто, а Лил никогда не поддастся панике до такой степени, чтобы изменить хорошую версию. И зачем он сюда пришел – только время потерял. Хотя Люкер был необычайно, почти подозрительно покладист, Далглиш не узнал ничего такого, что Реклесс не рассказал бы ему в два раза короче.
Вдруг он ощутил такую же неуверенность и неудовлетворенность собой, какая мучила молодого офицера уголовного розыска Далглиша почти двадцать лет назад. Без всякой надежды он достал фотографию пляжной компании, взятую у Брайса, и протянул собеседникам. Он почувствовал себя торговцем, звонящим в двери и предлагающим никому не нужный хлам. Они стали рассматривать снимок с доброжелательным видом. Возможно, они даже его жалели, подобно терпеливым домохозяевам. С безнадежным упрямством он допытывался, не приходил ли кто-нибудь из сфотографированных здесь людей в «Кортес-клуб». Лил щурилась в мучительном усилии, держа снимок на расстоянии вытянутой руки – так и захочешь, ничего не увидишь. Лил, подумал Далглиш, ведет себя, как большинство женщин. Ложь лучше всего ей удается, когда она может убедить себя в том, что, в сущности, говорит правду.
– Нет, миленький, не узнаю никого. Конечно, кроме Мориса Сетона и Дигби. Но это не значит, что их тут никогда не было. Лучше, наверное, их самих об этом спросить.
Не столь щепетильные Люкер и Сид лишь бросили на фотографию беглый взгляд и заявили, что в жизни этих людей не видели.
Далглиш обвел глазами всю троицу. У Си-да был страдальчески-озабоченный вид маленького заморыша, брошенного, как в море, в зловредный мир взрослых. Люкер, подумалось Далглишу, сейчас, должно быть, втайне над ним смеется, если только он способен смеяться. Лил смотрела на него ободряющим, материнским, почти жалостливым взором, который, с горечью подумал он, она обычно приберегает для клиентов. Из этих больше ничего не выжмешь. Он поблагодарил их за помощь – холодную иронию Люкер, возможно, все же способен был воспринять – и отправился восвояси.
3
Когда Далглиш покинул комнату, Люкер дернул головой в сторону Сида. Не говоря ни слова и не оглядываясь, маленький человечек вышел. Люкер подождал, пока на лестнице не смолкли его шаги. Оставшись наедине с боссом, Лил не выказала особенной тревоги, лишь устроилась поудобнее в потертом кресле слева от камина и устремила на него равнодушно-ласковый кошачий взгляд. Люкер подошел к сейфу. Пока он орудовал с кодовым замком, она смотрела на его широкую неподвижную спину. Когда он повернулся к ней, она увидела у него в руках бандероль размером с обувную коробку, обернутую в бумагу и свободно перевязанную белой бечевкой. Он положил ее на свой письменный стол.
– Ты это раньше видела? – спросил он.
Лил не снизошла до выражения любопытства:
– Кажется, это принесли сегодня с утренней почтой. Сид принимал. Что-нибудь не в порядке?
– Наоборот, все в полном порядке. Прелестная бандеролька. Как ты видишь, я ее разворачивал, а когда она только пришла, глаз было не оторвать – такая аккуратная. Что там в адресе написано? Л. Дж. Люкеру, эсквайру. Аккуратные безликие печатные буквы, шариковая ручка. Поди разбери, чья рука. «Эсквайр» мне нравится. В моем роду не было ни одного оруженосца, так что отправитель тут слегка перегнул палку, но, так как он разделяет эту ошибку с моим налоговым инспектором и половиной торговцев в Сохо, мы не сможем его разыскать по этому признаку. Теперь бумага. Совершенно обычная оберточная бумага; продается в любом канцелярском магазине. И бечевка. Есть в ней что-нибудь примечательное, Лил?
