Гастон Леру - Дама в черном
— Боже мой! — громко воскликнул я. — Это Лишнее тело просто невыносимо.
Итак, первое, что вынырнуло из глубин моей памяти, из ощущений, преследовавших меня во сне, была невозможность, неестественность этого Лишнего тела. И неудивительно. Подобное чувство разделяли все, кто так или иначе были вовлечены в эту странную драму Четырехугольной башни. Ужас самого этого тела, засунутого в мешок, увезенного посреди ночи и сброшенного в отдаленную, глубокую и таинственную могилу, где человек, быть может, еще продолжал умирать, весь этот кошмар бледнел и стирался в мыслях по сравнению с невероятностью Лишнего тела. Это ощущение поднималось, увеличивалось, вырастало перед нами все выше, наводило ужас и вызывало растерянность. Некоторые, как, например, госпожа Эдит привычно отвергают все непонятное и не верят в предначертания судьбы, но даже и они после всего того, что разразилось в замке Геркулес, вынуждены были признать существование подобных предначертаний.
Ну, прежде всего, само нападение. Как оно произошло? В какой момент? Какая таинственная подготовка ему предшествовала? Какие подкопы, траншеи и скрытые ходы — в области интеллектуальной фортификации, разумеется — использовал осаждающий для овладения замком?
Полная неизвестность!
А ведь все это надо узнать. В подобной мистической осаде такое нападение следует искать и всюду и нигде. Нападение!
Оно и в молчании, и в красноречии, в слове и вздохе, Даже в дыхании. Оно в каждом поступке, оно и прячется от нас и осуществляется на наших глазах.
Одиннадцать часов! Где же Рультабиль? Его постель оказалась нетронута. Я быстро оделся и нашел своего друга во дворе. Он взял меня под руку и отвел в большой зал башни «Волчица», где я с удивлением обнаружил почти всех обитателей замка, хотя время завтрака еще не наступило.
Здесь господин и госпожа Дарзак. Мне кажется, что Артур Ранс держится весьма холодно. Пожатие его руки просто ледяное. Госпожа Эдит из темного угла, где она устроилась весьма беззаботно, приветствовала нас следующими словами:
— А вот и господин Рультабиль со своим другом. Сейчас мы узнаем, чего же он хочет.
Рультабиль извинился, что пригласил всех нас сюда в этот час, сославшись на необычайно важное и не терпящее отлагательства сообщение. Его тон был весьма серьезен, но неугомонная госпожа Эдит притворно ужаснулась, демонстрируя комический испуг ребенка.
— Подождите ужасаться, сударыня, — остановил ее Рультабиль, — вы же еще не знаете в чем дело.
Мы переглянулись. Как он это сказал! Я попытался прочесть на лицах господина и госпожи Дарзак их чувства. Как они будут держаться после минувшей ночи? Превосходно, честное слово! Но что же собирается сообщить нам Рультабиль? Он попросил всех сесть и начал, обратившись к госпоже Эдит:
— Прежде всего позвольте вам сообщить, сударыня, что я решил устранить охрану, второй стеной окружившую замок Геркулес. Я полагал эти мероприятия необходимыми для безопасности господина и госпожи Дарзак. Вы любезно разрешили мне действовать по своему усмотрению и стойко, а иногда и с тонким юмором, переносили некоторые неудобства.
Этот неприкрытый намек на бесконечные насмешки, которыми госпожа Эдит осыпала нас, когда мы несли охрану, заставил улыбнуться и ее, и даже господина Раиса. Но ни господин, ни госпожа Дарзак, ни я не улыбнулись, так как начинали с беспокойством спрашивать себя, к чему же клонит Рультабиль?
— Вы действительно сняли охрану, господин Рультабиль? Видите, как я этому радуюсь? — воскликнула госпожа Эдит с подчеркнутой веселостью (подчеркнутая веселость, ребяческий страх — я находил госпожу Эдит не очень-то естественной, но, странная вещь, такой она мне нравилась еще больше).
— И она меня нисколько не смущала, — продолжала наша хозяйка, — напротив, мне было весьма интересно, ввиду моих романтических пристрастий. Но я действительно радуюсь ее отмене. Значит, господину и госпоже Дарзак опасность больше не угрожает, не так ли?
— Это правда, — ответил Рультабиль, — начиная с этой ночи.
Госпожа Дарзак не удержалась от резкого движения, которое один я и заметил.
— Тем лучше, — воскликнула госпожа Эдит, — слава Богу! Но почему я и мой муж последними узнаем эту новость? Значит, минувшей ночью произошли интересные события? Без сомнения, это ночная поездка господина Дарзака? Он, кажется, ездил в Кастеляр?
Пока она это говорила, я видел, как возрастало замешательство господина и госпожи Дарзак. Робер взглянул на свою жену и хотел было что-то сказать, но Рультабиль не дал ему этого сделать.
— Я не знаю, куда прошлой ночью ездил господин Дарзак, — сказал он, — но вы, вероятно, захотите узнать причину, по которой опасность им больше не угрожает. Так вот, ваш муж рассказывал вам об ужасной драме, разыгравшейся в Гландье, и о преступной роли, которую в ней сыграл…
— Фредерик Ларсан. Да, да, господин Рультабиль, я все это слышала.
— Следовательно, вам также известно, что мы охраняли ваших гостей, так как заметили этого преступника вновь.
— Конечно.
— Так вот, опасность им больше не угрожает, потому что названный персонаж больше не появится.
— И что с ним случилось?
— Он умер.
— Когда?
— Прошлой ночью.
— И что же прошлой ночью с ним произошло?
— Его убили.
— Но где?
— В Четырехугольной башне.
При этом заявлении мы все поднялись в понятном волнении: наши хозяева — взволнованные тем, что они узнали, а мы — озадаченные тем, что Рультабиль, не поколебавшись, сообщил им об этом.
— В Четырехугольной башне? — повторила госпожа Эдит. — Но кто же его убил?
— Господин Робер Дарзак, — спокойно ответил Рультабиль и попросил все общество сесть и успокоиться.
Удивительное дело, мы все тут же уселись обратно. Можно подумать, что в подобный момент ничего другого и не оставалось, как подчиняться этому мальчишке.
Но почти тотчас же госпожа Эдит поднялась вновь. Взяв Робера Дарзака за руки, она с волнением, с настоящим волнением на этот раз, произнесла (не судил ли я опрометчиво, находя ее поведение излишне наигранным?):
— Браво, господин Дарзак. All right! You are а gentleman![3]
И, повернувшись к своему мужу, добавила:
— Вот настоящий мужчина! Он достоин быть любимым!
Затем она рассыпалась в комплиментах перед госпожой Дарзак, что вполне соответствовало ее экзальтированной натуре, обещала Матильде вечную дружбу, объявила, что ее муж и она готовы в эту трудную минуту поддержать Дарзаков, что Дарзаки могут рассчитывать на их преданность и что они покажут перед судьями все, что будет необходимо.
