Джон Карр - Тень убийства
– Странно, – бормотал он; оглядываясь, буквально взревел: – Жуайе!
Ответа не последовало. Грэффин опять закричал так, что его наверняка было слышно на первом этаже, но безрезультатно. Красные глаза бегали по сторонам, уставились было на дверь в спальню, но тут лейтенант спохватился и отвел взгляд.
– Садитесь, мистер… э-э-э… Вы ведь не торопитесь? Нет-нет, садитесь, немножечко поболтаем. О чем пожелаете. Выпейте. – Он величественно опустился в кресло у стола, глядя на меня из-за лампы, и вытащил из-под столика едва початую бутылку виски. Взгляд его снова стал хитрым. – До чего глупо с моей стороны! Чертовски глупо! Стакан только один. Наверно… есть в ванной. Если не возражаете, пройдите вон в ту дверь, поверните налево, дальше прямо, не ошибетесь…
Выходя, я видел, как он провожал меня взглядом, вцепившись в крышку стола. Я с опаской вышел в дверь, держа палеи на курке пистолета в кармане. Слева дверь в небольшой альков… за ней темнота. В комнатах стоял страшный холод, замерзшие окна туманно высвечивались в темноте. Еле вырисовывалась мебель, и я несколько раз натыкался на кресла. Мало-помалу темные комнаты начали бесконечно кружиться, словно я блуждал в тумане; перед глазами мелькали какие-то волны. Плитка! Под ногами теперь была плитка. Осторожно шаря руками, я нащупал посудную полку, наткнулся на высокий стакан, свалившийся в раковину со страшным звоном, от которого у меня сердце оборвалось.
Сзади в комнате скрипнула половица. Я замер на месте, прислушиваясь. Звук не повторился.
Нет, стакан не разбился, хотя звон от его падения еще стоял в ушах. Я его взял и пошел назад… Что это? Показалось, будто дверцы высокого гардероба с зеркалом, где смутно отражались освещенные молочным светом окна, медленно отворились, точно их кто-то изнутри толкнул. В зеркале под углом мелькнула слабая тень. Часы мои громко тикали в жилетном кармане под халатом. Нет, очередной обман зрения. Тень оказалась моей собственной. Когда я шевельнул рукой, державшей пистолет, то же самое сделало отражение в зеркале. Но охватившая меня в черной обманчивой пустоте паника не ослабевала. Я видел шевелившуюся в гардеробе человеческую фигуру, знал, что надо стрелять без раздумий. (Чепуха, возьми себя в руки! Что ты будешь делать, если Джек Кетч действительно сзади схватит тебя за плечо?)
Вернувшись в большую комнату, я вздохнул с облегчением. Сводчатый потолок призрачно маячил на большой высоте, призрачные зеленые шторы закрывали таинственные альковы, но хотя бы горел благословенный свет.
Грэффин серьезно на меня взглянул, издал хриплый смешок и игриво спросил:
– Не встретили ни одного разбойника, друг мой?
Ухмылявшаяся физиономия вселяла в меня отвращение к плаксивому шантажисту, который с таким наслаждением терзал аль-Мулька, а теперь корчился от страха за свою тощую шею. Такую длинную шею, подумал я, можно стиснуть обеими руками, поставленными одна над другой. (Ох, что за мысли! Откуда?) Я поставил стакан на стол и холодно ответил:
– Нет никаких разбойников. В один момент показалось, что я заметил Джека Кетча, но ошибся.
Бутылка виски дернулась в руке, слезившиеся глаза вытаращились, потом Грэффин собрался с силами и жалобно взвыл:
– А!… Хотите подшутить надо мной? Ха-ха-ха! Клянусь богом, неплохо! Подшутить… конечно. – Выдавил несколько кудахчущих смешков, игриво погрозил пальцем. – Не надо так шутить, друг мой. Это вредно для меня, сердце может не выдержать. Вы ведь пошутили, да?…
– Пошутил, – устало подтвердил я.
Он налил два высоких стакана почти доверху, осушил свой до дна, запрокинув голову, вытянув багровую шею; на горле рывками каталось адамово яблоко. Снова начался стук… Голова Грэффина дернулась.
– Что это?… – пробормотал он.
– Я ничего не слышу.
– Ох… Наверно, послышалось. Ладно. Хорошо. – Стакан опять запрокинулся.
Еще и еще. Пускай допивает и отключается. Я осторожно пошевелился в кресле, и Грэффин решил, будто я ухожу.
– Ох нет. Не уходите. Не надо, – взмолился он. – Слушайте, вы фортепьянную музыку любите? Я вам сыграю!
Довольный этой мыслью, встал и поплелся к роялю, с надеждой оглядываясь через плечо. Спектакль начинал меня несколько раздражать.
– Я сыграю. Что желаете? Все, что угодно. Что хотите услышать?
– На ваше усмотрение. Еще выпейте.
– Правильно! Чуточку… чуточку выпью.
Он, шатаясь, вернулся к столу, потом снова пошел к инструменту. Сел, сгорбился, какое-то время сидел неподвижно… И вот загремели аккорды.
Меня охватил восторженный трепет. Грэффин не утратил чудесного, изумительного туше, словно в этой трясущейся развалине только руки сохранили жизнь. Пальцы быстрые, уверенные, вдохновенные. Он играл Шопена с изысканным безумием и тоской обреченного. Слева от него мерцал на свету расписной саркофаг, над ним в туманную высоту тянулись зеленые занавеси. Глупо дергался лысый затылок… Он играл долго, но страсть и нежность внезапно улетучились. Грэффин словно забыл обо всем. С сопением оглянулся, уставился в пол.
Тук-тук… Тук-тук-тук…
Он поднял голову, и я громко сказал:
– Великолепно! Сыграйте еще. Сыграйте… – почти крикнул я.
Тук, тук-тук, тук…
Грэффин встал на ноги, потащился к столу. Он теперь несколько успокоился, хотя чувствовалось, что дошел до предела, как бы съеживаясь у меня на глазах.
– Мне конец, – шепнул он. – Конец. Я… больше не могу. Он строит для меня эшафот. – Последние слова я едва расслышал, а секретарь аль-Мулька уронил голову на костлявые руки и пробормотал: – Посадите меня в тюрьму. Вы ж из полиции, посадите меня… – Неожиданно выпрямился, стукнул кулаком по столу, подняв облачко пыли. – Лучше я расскажу! Расскажу, слышите? Лучше в тюрьму пойду, чем терпеть. Он до меня не доберется. Если я расскажу, вы меня ему не отдадите, правда? Я знал одного парня. Он вместе со мной служил, был объявлен погибшим. Я… – Из глаз его выкатились смешные крупные слезы. – Я пошел под трибунал. За трусость, за дезертирство. Вранье. Собирались меня расстрелять. Война кончилась, выкинули со службы. Приехал в Париж. Узнал парня. В компании аль-Мулька… Не было дуэли. Вообще не было никакой дуэли. Аль-Мульк застрелил де Лаватера, слышите? Он его застрелил! У меня есть доказательства! – Грэффин слабо стучал по столу кулаками, глядя на меня горящими глазами, задыхаясь от потока слов. – Подойдите поближе! – махнул он рукой, и я шагнул к столу. – Я заставил аль-Мулька платить за молчание. Потом… уже здесь… узнал, как того парня звали… – И неразборчиво забормотал.
Я не смел вымолвить слово, боясь, что натянутая до предела ниточка в его мозгу оборвется и он вновь замолчит. Даже затаил дыхание.
