Уилки Коллинз - Лунный камень
— Не стану вникать въ побужденія вашей барышни, продолжилъ приставъ, — хотя не могу не пожалѣть о томъ, что она отказывается содѣйствовать мнѣ и затрудняетъ такимъ образомъ производство слѣдствія. Что жь, мы и безъ нея постараемся разрѣшать какъ-нибудь тайну пятна, отъ которой, — даю какъ слово — одинъ шагъ до открытія вора. Гардеробовъ я обыскивать не буду; но за то я намѣренъ порыться въ мысляхъ и поступкахъ вашихъ слугъ, поговоривъ съ ними наединѣ. Однако прежде чѣмъ приступить къ этому разговору, мнѣ необходимо предложить вамъ еще нѣсколько вопросовъ. Вы человѣкъ наблюдательный, мистеръ Бетереджъ, скажите же мнѣ, не замѣтили ли вы какихъ-нибудь рѣзкихъ странностей въкомъ-либо изъ слугъ (кромѣ естественнаго въ этомъ случаѣ переполоха и тревоги), когда оказалось, что алмазъ похищенъ? Не поссорились ли они между собой? Не вспылилъ ли кто-нибудь изъ нихъ случайно, или не заболѣлъ ли кто невзначай?
Мнѣ тотчасъ же пришла въ голову вчерашняя болѣзнь Розанны Сперманъ, но едва хотѣлъ я отвѣчать приставу, какъ взоръ его быстро устремился въ бокъ по направленію кустовъ, а изъ груди вылетѣло тихое восклицаніе: «вотъ тебѣ на!»
— Что съ вами? спросилъ я.
— Да опять ревматизмъ въ спинѣ,- громко отвѣчалъ приставъ, какъ бы съ намѣреніемъ возвысивъ голосъ для какого-то третьяго, невидимаго слушателя. — Вѣрно погода скоро перемѣнится.
Чрезъ нѣсколько шаговъ мы достигли до угла дома, и круто повернувъ направо, вошли на террасу, а оттуда по главнымъ ступенямъ спустились въ садъ. Тутъ приставъ Коффъ остановился на открытокъ мѣстѣ, со всѣхъ сторонъ доступномъ зрѣнію.
— Да! такъ я опять возвращаюсь къ этой молодой женщинѣ, Розаннѣ Сперманъ. Съ такою непривлекательною наружностью, какъ у нея, врядъ ли можно имѣть любовника, не такъ ли? Однако, въ интересахъ самой бѣдняжки, я желалъ бы удостовѣриться, не запаслась ли и она вздыхателемъ, по примѣру своихъ подругъ?
Къ чему, я васъ спрашиваю, клонились всѣ эти вопросы въ данныхъ обстоятельствахъ? Но вмѣсто отвѣта, я только пристально смотрѣлъ ему въ лицо.
— Проходя сейчасъ мимо кустовъ, сказалъ приставъ, — я замѣтилъ въ нихъ Розанну Сперманъ.
— Не въ то ли время вы ее замѣтила, сэръ, когда сказали: «вотъ тебѣ на»?
— Именно тогда. Если тутъ замѣшавъ любовникъ, то нѣтъ ничего удивительнаго, что она пряталась; если же любовника нѣтъ, то при настоящемъ положеніи дѣлъ подобное укрывательство становится въ высшей степени подозрительнымъ, а я, съ прискорбіемъ, долженъ буду дѣйствовать въ силу этихъ подозрѣній.
Скажите мнѣ ради самаго Бога, что могъ я отвѣчать ему на это? Мнѣ извѣстно было, что кустарниковая дорожка была любимымъ мѣстомъ прогулки мистера Франклина; что вернувшись со станціи желѣзной дороги, онъ долженъ былъ непремѣнно пройдти чрезъ все домой, а что Пенелопа не разъ заставала тутъ Розанну, цѣлъ которой, по словамъ моей дочери, состояла въ томъ, чтобъ обратить на себя какъ-нибудь вниманіе мистера Франклина. Если дочь моя была права, Розанна дѣйствительно могла поджидать тутъ мистера Франклина, въ то время какъ замѣтилъ ее приставъ. Стоя между двухъ огней, я положительно не зналъ, на что рѣшиться: выдать ли вздорное предположеніе Пенелопы за свою собственную мысль, или возбудить подозрѣнія пристава противъ Розанны и чрезъ это подвергнуть ее весьма важнымъ послѣдствіямъ. Изъ состраданія къ бѣдной дѣвушкѣ — клянусь и честью и совѣстью, что изъ одного только состраданія — я предпочелъ посвятить пристава въ ея тайну, и разказалъ ему, что Розанна имѣла глупость влюбиться въ мистера Франклина Блека.
Приставъ Коффъ никогда не смѣялся. Но въ тѣхъ рѣдкихъ случаяхъ, когда что-нибудь казалось ему забавнымъ, углы рта его слегка искривлялись, но далѣе этого улыбка не шла. Такъ случилось и теперь.
— Ужь не скажете ли вы, что глупо съ ея стороны имѣть такое некрасивое лицо и быть простою горничной? спросилъ онъ. — Во всякомъ случаѣ любовь ея къ джентльмену съ наружностію и манерами мистера Франклина Блека еще не кажется мнѣ наибольшею глупостію въ ея образѣ дѣйствій. Тѣмъ не менѣе я весьма радъ, что дѣло это разъяснилось; на душѣ стало какъ-то легче. Да, мистеръ Бетереджъ, будьте увѣрены, что я сохраню вашу тайну. Я по природѣ снисходителенъ къ человѣческимъ слабостямъ, хотя должность моя и не всегда позволяетъ мнѣ прилагать эту добродѣтель къ практикѣ. Вы думаете, что мистеръ Франклинъ Блекъ и не подозрѣваетъ о тайной склонности къ нему этой дѣвушки? Небось, будь она посмазливѣе, онъ тотчасъ бы догадался. Да, некрасивымъ женщинамъ плохо жить на бѣломъ свѣтѣ; нужно надѣяться, что хоть въ будущей жизни онѣ получатъ за это свое вознагражденіе. А вѣдь у васъ премиленькій садикъ, а какъ прекрасно содержатся газонъ! Ну, посмотрите сами, какъ выигрываютъ цвѣты, когда она окружены зеленью, а не пескомъ. Нѣтъ, благодарю васъ, я не возьму этой розы. Я не могу равнодушно видѣть, когда подламываютъ ихъ стебли; это волнуетъ меня столько же, сколько васъ самихъ волнуютъ дрязги и неурядицы въ людской. Ну, такъ какъ же, не подмѣтили ли вы въ вашихъ слугахъ чего-нибудь особеннаго, непонятнаго, когда распространилось извѣстіе о пропажѣ алмаза?
До сихъ поръ я былъ довольно откровененъ съ приставомъ Коффомъ; но вкрадчивость, съ которою онъ подъѣхалъ ко мнѣ съ этимъ послѣднимъ вопросомъ, заставила меня быть поосторожнѣе. Другими словами, я не чувствовалъ на малѣйшей склонности помогать его розыскамъ, когда (подобно змѣѣ, искусно пробирающейся подъ травкой) онъ коварно подползъ къ моимъ сотоварищамъ.
— Ничего не пришлось мнѣ замѣтить, отвѣчалъ я, — знаю только, что всѣ мы потеряли головы, не исключая, и меня самого.
— О! сказалъ приставъ: — а неужели вы ничего болѣе не имѣете сообщать мнѣ?
— Рѣшительно ничего, отвѣчалъ я, и мнѣ казалось, что лицо мое въ эту минуту было совершенно ясно и невозмутимо.
Унылые глаза пристава Коффа пристально смотрѣли мнѣ въ лицо.
— Надѣюсь, мистеръ Бетереджъ, что вы позволите мнѣ пожать вашу руку? сказалъ онъ. — Я чувствую къ вамъ какое-то особенное расположеніе.
(Въ толкъ не возьму, почему выбралъ онъ для заявленія своей пріязни именно ту самую минуту, когда я его обманывалъ. Это польстило моему самолюбію, и я не на шутку возгордился тѣмъ, что успѣлъ-таки наконецъ надуть знаменитаго Коффа!)
Мы вернулись домой, такъ какъ приставъ просилъ меня отвести ему особую комнату и затѣмъ препровождать туда для совѣщанія съ нимъ, по-одиночкѣ и по разряду занимаемыхъ ими должностей, всѣхъ слугъ, жившихъ собственно въдомѣ.
Я ввелъ пристава въ мою комнату, а потомъ собралъ прислугу въ прихожей. Розанна Сперманъ явилась въ числѣ прочихъ безъ малѣйшаго смущенія. Но въ лукавствѣ и хитрости она не уступала самому приставу, а я подозрѣваю, что прежде чѣмъ онъ успѣлъ замѣтить ее въ кустахъ, она уже подслушала нашъ разговоръ о слугахъ. Какъ бы то на было, лицо ея имѣло такое выраженіе, словно ей никогда не приводилось даже и слышать о существованіи въ нашемъ саду кустарниковой дорожки. По требованію пристава я сталъ по-одиночкѣ посылать къ нему слугъ. Первое лицо, представшее на судилище — другими словами въ мою комнату — была кухарка. Она оставалась тамъ не долго и возвратилась съ слѣдующимъ замѣчаніемъ: «Приставъ Коффъ хоть и угрюмъ, но за то настоящій джентльменъ.» За ней послѣдовала горничная миледи. Она оставалась на допросѣ подолѣе, а вышедши оттуда, проворчала: «Если приставъ Коффъ не вѣритъ словамъ почтенной женщины, то онъ могъ бы по крайности помолчать объ этомъ!» Вслѣдъ за горничной миледи отправилась Пенелопа, но она скорешенько выбѣжала оттуда съ слѣдующимъ замѣчаніемъ: «Какъ мнѣ жаль пристава Коффа, батюшка. Въ молодости онъ вѣрно испыталъ какую-нибудь сердечную неудачу.» Послѣ Пенелопы наступилъ чередъ старшей служанки. Подобно горничной миледи, она оставалась на допросѣ довольно долго, и вернувшись, отрапортовала слѣдующее: «Я не затѣмъ поступала въ услуженіе къ нашей госпожѣ, мистеръ Бетереджъ, чтобы какой-нибудь полицейскій чиновникъ смѣлъ почти въ глаза называть меня лгуньей!» наконецъ очередь дошла до Розанны Сперманъ, которая, пробывъ у пристава долѣе всѣхъ прочихъ, вернулась безъ малѣйшаго замѣчанія — безмолвная какъ могила и съ поблѣднѣвшими какъ полотно губами. Вслѣдъ за Розанной отправился слуга Самуилъ. Онъ оставался на допросѣ не болѣе двухъ минутъ, и вернувшись, замѣтилъ только, что стыдно тому человѣку, который чиститъ сапоги пристава Коффа. Послѣдняя отправилась Нанси — судомойка. Побывъ тамъ минуты днѣ, она вышла къ намъ съ слѣдующимъ заявленіемъ: «Приставъ Коффъ не безсердечный человѣкъ, мистеръ Бетереджъ; онъ не отпускаетъ шуточекъ надъ бѣдною работящею дѣвушкой.»
