Андрей Зарин - В поисках убийцы
— Настасья Петровна, неужели вы меня не узнаете? Егор Егорович Семечкин, ваш старый приятель. Вспомните, голубушка моя, вспомните!
— Какая я Настасья Петровна? Я — Александра Кирилловна. Что вам надо?
— Видите ли, вам необходимо ехать в Петербург. Так вот мы приехали за вами.
— А я не могу ехать, мне не приказано.
— Кто вам не приказал?
— Так, у меня есть такой приказ, чтобы не ехать отсюда никуда, ничего не знать, все забыть. Я ничего не помню.
— О, Боже мой! — Семечкин бессильно опустился на стул.
Пафнутьев не терял надежды.
— Все-таки вам надо ехать со мной, — твердо сказал он несчастной женщине. — Это уже не я, а он требует. И вы, пожалуйста, нас не задерживайте. Соберите вещи, и едем!
— Что же, — растерянно сказала она, — если он приказывает… А какие мои вещи? У меня нет ничего. Степановна! — крикнула она.
В комнату тотчас вошла Белякова, очевидно все время подслушивавшая за дверью.
— Чего тебе? — сердито спросила она.
— А вот они говорят — ехать мне, а какие у меня вещи?
— Никаких вещей, — ответила Белякова, — а коли говорят ехать, так уезжай. Только пусть они деньги за тебя заплатят. Мне с тобой возиться тоже не радостно. Нужно ехать — и поезжай. Вот платок есть — в платок завернись, а больше никаких.
— Господи, Господи! — повторял Семечкин, склонив голову и чуть не захлебываясь слезами.
— Я сейчас достану пальто, — сказал Пафнутьев. — А сколько вам надо денег?
— Денег сколько? Да вот считай! Привез он ее и говорит, чтобы я держала ее, и кормила, и поила, и всякое. И сговорились мы по двадцати пяти рублей в месяц. Пятьдесят рублей он дал, а потом и пропал.
— А сколько времени?
— Вот теперь — апрель, а был он в декабре. Значит, январь, февраль оплачены, а за март и апрель не дадено. Пятьдесят рублей.
— Хорошо, я заплачу тебе пятьдесят рублей, а ты снаряди ее. Может быть, купишь ей пальто? Здесь есть где купить?
— А как же! — Белякова сразу изменила тон и стала внимательной и услужливой. — Тут у нас Гостиный двор и всякие вещи первый сорт можно купить.
— Ну, вот и купи пальто первого сорта. А мы здесь посидим, подождем.
— Я мигом! Приказчик придет и принесет, а вы выберете.
— Отлично!
Белякова поправила на голове платок и быстро вышла из комнаты, а Пафнутьев сел рядом с Семечкиным, обменявшись с ним безнадежным взглядом. Коровина сидела с безучастным лицом и не смотрела на них, устремив взор в противоположную стену.
— Разбойник, — проговорил дрогнувшим голосом Семечкин. — Это хуже, чем убить ее.
— Ничего, не унывайте, — сказал Пафнутьев. — Мы ее вылечим, как только приедем в Петербург.
Луч надежды скользнул по лицу Семечкина.
— Нешто можно?
— И очень легко.
— Господи, чего бы я не дал!
— А это — она? Коровина?
— Да как же! — воскликнул Семечкин. — Настасья Петровна, да неужто вы меня не узнаете?
Коровина обернула к нему безучастное лицо.
— Это вы меня Настасьей Петровной зовете, а я — Александра Кирилловна.
— Бога побойтесь! — завопил Семечкин. — Да когда же вы были Александрой Кирилловной? Вы — Настасья Петровна Коровина, купеческая вдова из Саратова; встретили мерзавца Кругликова, чтоб ему провалиться…
Семечкин приходил в ярость, Пафнутьев удержал его за руку.
Белякова скоро вернулась в сопровождении молодца из лавки, который нес на плече охапку драповых пальто с бархатной отделкой. Пафнутьев выбрал из них потеплее, сторговался, Семечкин заплатил. Вслед за тем они расплатились с хозяйкой дома, позвали извозчика и увезли Коровину. Пафнутьев с вокзала отправил телеграмму Патмосову. Всю дорогу до Петербурга Настасья Петровна безучастно сидела в углу дивана. Семечкин казался убитым. Пафнутьев сказал ему:
— Мы пока поместим ее в комнате, у вас в номерах, а завтра позовем профессора, все расскажем, и он нас научит. В Петербурге есть один, специально занимающийся гипнотизмом.
Семечкин тяжело вздохнул.
— Никаких денег не пожалею. Ах, мерзавец, мерзавец! Что он с ней сделал, душу вынул!
— Вернем, вернем, прежняя Настасья Петровна будет! — утешал его Пафнутьев и пожимал ему руку.
Действительно, на другой день в номера, где жил Семечкин, приехал профессор. Он подробно расспросил Пафнутьева, осмотрел Коровину и сказал:
— Необходимо поместить ее в клинику. Будьте покойны, мы ее вылечим.
— То есть ничего не пожалею, — воскликнул Семечкин. — Спасите ее!
Он вытер платком слезы.
— Не беспокойтесь, поправим! И будет она снова здоровой и бодрой. Я осмотрел ее, она совершенно здорова. Сегодня же поместите ее в клинику; я распоряжусь.
Снова унылые дни потянулись для купца Семечкина. Каждый день заезжал он в клинику, беседовал с профессором, а потом входил в комнату Коровиной. А она так же отстраненно сидела в глубоком, спокойном кресле, как в той убогой комнатенке в Луге.
— Настасья Петровна, да неужто вы не узнаете меня, Егора Егоровича? — восклицал Семечкин, и в ответ она неизменно говорила:
— Я — Александра Кирилловна и не знаю, почему вы меня зовете Настасьей Петровной?
Семечкин уходил. Даже Авдахов не мог успокоить его.
— Не бойтесь, выздоровеет она. Сразу это сделать нельзя, — уверял его Пафнутьев.
Профессор каждый день усыплял Коровину и повторял свои внушения, пытаясь вернуть ее к воспоминаниям о прежней жизни. И наконец долгожданный час настал: Семечкин приехал в клинику, вошел в комнату Коровиной и увидал на ее лице краску, а в глазах — осмысленный взор. Он подошел к ней и дрогнувшим голосом сказал:
— Здравствуйте, Настасья Петровна! Она кивнула ему.
Он просиял.
— Узнаете вы меня? Я — Егор Егорович Семечкин; в Саратове мы с вами были…
— Нет, как будто бы не знаю… А может быть… смутно что-то… Я не знаю даже, кто — я. Странно как-то!
Семечкин вышел от нее и прошел в кабинет профессора.
— Все идет по-хорошему, — ободряюще сказал тот. — Еще немного, и Настасья Петровна выздоровеет.
XXVIII
РАДОСТНЫЕ ВЕСТИ
Патмосов возвращался домой.
Было раннее утро. Катя хлопотала по хозяйству и поджидала Пафнутьева, который неизменно являлся с утра и проводил с ней весь день, весь в радостном ожидании, что их любовь наконец завершится свадьбой.
Катя давала распоряжения Маше и вдруг услыхала стук входной двери; выбежав в прихожую, она увидала отца.
— Папа, здравствуй! — крикнула она. — Как тебе не стыдно, что ты не известил о своем приезде!
Патмосов нежно поцеловал ее и шутливо ответил: