Калеб Карр - Итальянский секретарь
– Разумеется, - сказал Холмс, когда мы начали подниматься по каменной винтовой лестнице в северо-восточном углу башни, - все наши теории строятся на предположении, что Давид Риццио не принимал участия в этом деле. Предположение, увы, еще не доказанное…
Хэкетт в ответ выдавил из себя подобие улыбки, хотя было совершенно ясно - он это делает лишь из вежливости. Я, однако, мог позволить себе высказаться откровенно:
– Знаете, Холмс, мне кажется, что в нашей ситуации, а особенно - учитывая, что вы навлекли опасность на собственного брата, легкомыслие совершенно неуместно.
– Легкомыслие? - переспросил он. - Я был абсолютно серьезен.
– Неужели? - У меня не было ни сил, ни желания опять обсуждать все более надоедавшую тему. - Ну что ж, я думаю, так или иначе мы скоро узнаем правду.
– Узнаем?
– Конечно.
Когда свет, проникавший из дворцового вестибюля на лестницу, стал меркнуть, Хэкетт зажег тусклый фонарь, который отбрасывал пугающие тени на каменные стены все время сужающейся лестницы.
– Если, - продолжил я, почему-то шепотом, - мы обнаружим, что воровская добыча лежит нетронутая, значит, несомненно, вчера вечером мы в самом деле слышали вашего друга, дух синьора Риццио; очевидно, он и после смерти не утратил интереса к новинкам итальянской музыки!
Я немедленно пожалел об этих игривых словах; а через несколько минут уже всерьез раскаивался…
Глава XII
Как только мы вошли в анфиладу комнат, некогда служивших личными покоями последней королеве шотландской, стало ясно - за столетие, прошедшее от ее смерти до перестройки дворца при Карле II, расцвело и укоренилось мнение, что в этих комнатах живет нечто не от мира сего. Не то чтобы священное - Смерть редко освящает место, куда наносит визит; тем не менее комнаты внушали трепет - в них царила вечная память о трагедии, несправедливости, более того - жестокости. Карл II - на чью долю выпала трагическая юность, сделав его настолько чувствительным, что людям нашего века этого не понять, - постарался предотвратить физическое разрушение покоев Марии Стюарт, но не пытался изменить их суть - ни в архитектурном смысле, ни в каком ином; и все представители многочисленных династий, правивших Британией после него, следовали его примеру (из-за чего в покоях воцарилось полное запустение). Поэтому, едва мы вошли сюда, когда наш маленький отряд вторгся в верхние пределы западной башни, нам показалось, что мы шагнули из современности в прошлое - впрочем, нет, эта затасканная фраза не подходит; у нас было ощущение, что нас схватили и втащили в прошлое - в жуткое прошлое, которого не изменить ни королям, ни черни. Время, конечно, продолжало трудиться над этими покоями; точнее, возникало ощущение, что Времени позволили продолжать свою работу; наносимые им разрушения лишь усиливали ощущение чудовищной трагедии - наследие злодеяния, принесшего башне печальную славу, и памятник этому злодеянию.
Здесь царила полная темнота. Все окна всех комнат, начиная с передней, куда нас выплюнула винтовая лестница, были закрыты и заложены ставнями много поколений назад, и притом гораздо плотнее, чем в комнатах этажом ниже. Занавеси на окнах были намного толще, так что нам светил один маленький фонарь Хэкетта; по правде сказать, то, что мы чувствовали, было гораздо важнее того, что мы видели. Основные детали комнаты - деревянные панели стен и потолка, дощатый пол, истлевшие драпировки, обветшалая мебель - создавали более зловещую картину, чем обстановка в комнате этажом ниже, тем более что стиль их был не барочный, а тюдоровский. И все же, продолжая осматривать комнаты, я подумал, что в какой-то момент дома почти перестают ветшать, при условии, что стены и крыша целы (как это и было с западной башней дворца); процесс разложения словно бы останавливается, будто Время и крысы с жучками пожрали все, что могли, оставив от жилища, когда-то теплого и дышащего, словно бы выбеленные кости; и мне показалось, что комнаты королевы Марии давно уже достигли этого археологического надира.
Мы еще не дошли до опочивальни королевы Марии, а это чувство так усилилось, что я упустил интересную подробность; ее увидел наметанным глазом Холмс, и обратился ко мне:
– Лаборатория разложения, а, Ватсон? Все как полагается - прах, пыль, паутина…
– Я полагаю, вы на что-то намекаете, Холмс?
– Только на то, что мы почему-то до сих пор не покрылись этой пылью.
Тогда я остановился, оглядел свою одежду и провел рукой по макушке.
– Интересно, - сказал я. - Поглядите назад - Хэкетт, будьте добры, посветите туда. Видите, как тщательно расчищена и ухожена часть пола - словно тропинка в густых джунглях.
– Да, доктор, - ответил Хэкетт. - К ним чаще всего богатые люди приходят, после ресторанов да театров - вот хозяин и старается, чтоб гости не жаловались на паутину да пауков на одежде, хоть кругом от них деваться некуда. И пыль - поглядите на пол, увидите, там расчищена дорожка, чтоб дамы не запачкали туфелек.
– Да, потому я вчера ночью и догадался сразу, что напал на след, - добавил Холмс. - Лежа под кроватью, я собрал на себя больше грязи, чем посреди комнаты, где по видимости она должна быть в таком изобилии. Следует признать, что лорд Фрэнсис и Вилл-Верняк - талантливые фальсификаторы, что тут скажешь.
Я наконец повернулся лицом к роковой спальне.
– Ну ладно, Хэкетт, давайте посмотрим наконец то, за чем мы пришли.
В спальне меня особенно поразило, что у подоконной скамьи до сих пор стоит карточный столик, с трех сторон окруженный стульями, а на нем разложены пыльные старинные карты и древние столовые приборы. Разумеется, это была очередная фальшивка, придуманная преступной троицей, но чрезвычайно убедительная; невозможно было избавиться от ощущения, что смотришь на остатки карточной игры, внезапно прерванной появлением неотесанных придворных - кое-кто в доспехах, и все явились убить несчастного, не сделавшего им ничего плохого. Мы медленно подошли к низкой двери в маленькую трапезную королевы, расположенную в северо-западной башенке. До сих пор видно было, что когда-то это была очаровательная, уютная комнатка; здесь, быть может, королева кормила грудью дитя, впоследствии по праву соединившее короны Шотландии и Англии над одним троном. (Хотя, насколько мне известно, Иаков родился в Эдинбургском замке - возможно, королева опасалась какой-нибудь новой трагедии, а дворец Холируд уже доказал свою ненадежность.) Я только хотел войти в комнатку - первое приятное для глаза место во всей западной башне, - как мой друг схватил меня за руку.
