Чингиз Абдулаев - Один раз в миллениум
— Она вчера оставалась в офисе вместе с девочкой, — напомнил Дронго, — и Нина забрала Таню к к себе домой поздно вечером. Правильно?
— Да, — ответил Миша, — приехала на дежурной машине.
— А Оля? Ведь было уже поздно. Или она пешком пошла?
— Зачем пешком? — ответил Егор. — Вчера погода была плохая. Когда я вас из «Метрополя» забрал и к дому подвез, то увидел машину Миши. Пока вы в доме были, я отвез Ольгу домой. У меня на это было разрешение Эдуарда Леонидовича.
— Сегодня она спустилась вниз, чтобы передать вам записку Эдуарда Леонидовича для сотрудников охраны, — напомнил Дронго.
— Нет, — ответил Егор, — мне она ничего не передавала. Эту бумажку Трошкин получил. Она ему нужна была. Охранники нас знают, но в нашей компании правила строгие.
— А утром кто их привозил? — спросил Дронго.
— Миша, — ответил Егор, кивнув в сторону напарника, — мы с утра поехали в прокуратуру, и я там ждал. А Миша, значит, их привез на работу и потом к вам поехал.
— Скажите Миша, как выглядела девочка?
— Нормально. Смирно сидела, ничего не трогала. Она вообще молчаливая, в себе вся…
— Замкнутая, — подсказал Дронго.
— Да, замкнутая, — согласился Миша, — слова из нее не вытянешь. Но с Ниной она разговаривала. Видимо, понравилась ей наша Нина.
— Она не спрашивала вас про свою бабушку? — уточнил Дронго у Миши.
— Нет, — ответил тот, — утром мы с ней вообще не говорили. Она все время молчала. И сумочка у нее с собой была.
— У нее могли быть деньги? — спросил Дронго.
— Откуда? — пожал плечами Миша. — Бабушка с таким трудом деньги зарабатывала. Откуда у Тани могли быть деньги…
— А мать им не помогала? Вы ведь говорили, что она уехала на заработки в Югославию?
— Да разве оттуда поможешь? — удивился Миша. — Она там деньги зарабатывает, чтобы потом в Москву вернуться. Будет она кому-нибудь доверять, деньги пересылать. И где найдешь еще такого, кому деньги доверить можно. Сейчас, известное дело, любой может деньги зажать или спереть.
— Почему обязательно пересылать деньги с нарочным? — мрачно спросил Дронго. — Сейчас есть масса других способов. Можно перевести деньги на получателя, можно оформить специальным поручением. Можно по почте.
Миша и Егор переглянулись и улыбнулись.
— Нельзя, — сказал Миша, — если на почте кто узнает, что доллары пришли… Разве такое скроешь. Сразу за деньгами придут. А дверь у них хлипкая. В их доме пара алкашей обитает и еще несколько «нюхачей», наркоманов всяких. Да они за сто долларов и бабушку, и внучку к потолку бы прибили! Нет, деньги переводить нельзя. Да и потом доверия нашим банкам нету. После девяносто восьмого кто им доверяет? Если даже Эдуард Леонидович погорел, то разве другие умнее его? Вот поэтому я и говорю, что мать Тани ничего им не присылала. И у Таньки денег никогда не было. Вы бы видели ее пальтишко. Совсем старенькое, одни воспоминания оставались. Спасибо Эдуарду Леонидовичу, он недавно ей классное пальто подарил. В Америке купил для дочери, а оно ей мало оказалось. Он и подарил пальто Таньке. Когда я это пальто привез, она даже не поверила, что это ей. Так радовалась. А в доме у них пусто. Телевизор старый, его уже давно пора в утиль сдать. Никакой мастер не брался. Все время из строя выходил. Но иногда показывал первую программу, хотя трудно было понять, что там происходит. Только радио работало. Вот Таня его целыми днями и слушала, когда дома бывала.
— Кроме школы, она куда-нибудь ходила? Чем интересовалась?
— Не знаю, — пожал плечами Миша, — какие там интересы. За кружки разные платить нужно. А откуда деньги у Елизаветы Матвеевны? Нет. Никуда Таня ходить не могла. И никаких особых интересов у нее не было. Даже книжки купить было не на что. Соседи учебники им давали старые. Разве это жизнь? — неожиданно спросил водитель. — Разве раньше такое могло случиться? Если бы Елизавета Матвеевна на трех работах трудилась, она бы больше двух сотен получала. Минимальный оклад был семьдесят рублей. Как раз у уборщиц. А за две сотни она внучку и одеть могла бы, и в лучшую школу послать, и учебники ей купить. Что там говорить.
— Можно подумать, что кто-то персонально виноват в том, что произошло, — заметил Дронго. — Страна ушла от социализма к капитализму. И теперь ничего не поделаешь.
— Вот именно, — ожесточенно сказал Миша, — дураки мы все были. Я четыре сотни получал. Иногда с премией до пяти доходило. Что там говорить. Знал бы, чем все это кончится, сам бы винтовку взял и в августе девяносто первого на Белый дом пошел. Тогда думали, что скинем коммунистов — и все у нас будет. Как в Америке. Хрен получили вместо Америки.
— Нашел о чем вспоминать, — поморщился Егор, — ты еще спасибо скажи, что вообще работу нашел. Знаешь сколько водителей без работы сидит. А я, между прочим, тоже шофером не хотел работать. На инженера учиться хотел. Как раз мне семнадцать было в девяносто первом. А после армии, когда вернулся, все уже кувырком пошло…
— Закончим политическую дискуссию, — посоветовал Дронго, — давайте вернемся к девочке. Значит, у нее не было никаких увлечений. Может, подруги близкие были? Или кто-нибудь из соседей?
— Может, и были, — осторожно ответил Миша, — с соседскими девочками она играла. Но с кем дружила, я не знаю.
— Может, у нее были любимые места в городе, куда она могла бы сбежать, если, конечно, сбежала? — неосторожно спросил Дронго и заметил, что глаза у Нины начали предательски блестеть.
— Я имел в виду, что она могла просто выйти из здания, — пояснил Дронго, — и не обязательно куда-то убежала. Или вы думаете иначе?
— Нет, — тихо ответила Нина, — я надеюсь, что она жива.
— Ясно.
Дронго поднялся. Нина посмотрела на него и тихо спросила:
— Вы его найдете?
Все поняли, что она говорила об убийце.
— Не знаю, — ответил Дронго, — пока у меня совсем мало данных. Но вы не бойтесь. Здесь вас убийца не достанет. В здании работают сотрудники милиции и прокуратуры. Надеюсь, что вместе мы что-нибудь придумаем.
Глава пятнадцатая
Он вернулся в кабинет Халуповича. К этому времени Эдуард Леонидович уже успел в общих чертах рассказать следователю о своем плане встретить миллениум и о трех женщинах, которые были в его квартире в тот роковой день. Линовицкая, взглянув на вошедшего Дронго, чуть нахмурилась, но ничего не сказала, продолжая слушать Халуповича. Пока он говорил, Оксана Григорьевна несколько раз в знак согласия кивала. Бозин мрачно чертил какие-то геометрические фигуры в своем блокноте. Когда Халупович, наконец, закончил исповедь, наступило молчание.
