Эрл Гарднер - Дело о пустой консервной банке
– Да, это так. Одно время мы жили в Калифорнии, потом переехали в Неваду, а оттуда – в Денвер. Отец работал на шахте. Условия труда становились все хуже и хуже, отец сначала жаловался, а потом начал организовывать людей. Профсоюзы до тех мест не дошли, и компания уволила его. Папа открыл небольшой магазин, и шахтеры стали покупать у него разные товары. А потом компания просто разорила его, втянула в изматывающую борьбу с конкурентами. Она стремилась вообще выжить его из страны. Там говорили, что его латаный-перелатаный социализм разрушит страну. Вот тогда-то он и влез в долги. Он…
– Наверное, – сказал Уэнстон, – нам придется встретиться с мистером Карром, мистер Мейсон.
– Можем кое-что проверить, – задумчиво сказал Мейсон, – например, этот инцидент с перевернутой лодкой на Янцзы, прежде чем углубляться дальше…
– Нет необходимости, – ответил Уэнстон, – я слысал, как сам Карр говорил об этом раз десять.
Мейсон сидел за своим столом, довольно продолжительное время задумчиво барабаня пальцами по краю стола. Неожиданно он обратился к мисс Уикфорд:
– Так вы видели это объявление в сегодняшней утренней газете?
– Нет, я прочитала его во вчерашней.
– Почему же вы сразу не откликнулись?
– Работа… И потом… – добавила она с легкой усмешкой, – я договорилась со сменщицей, чтобы сегодня сделать себе выходной. Сходила в парикмахерскую, а затем позвонила по номеру, указанному в объявлении. Я спросила мистера Карра. Мистер Уэнстон, отвечая на мой звонок, сказал, что предварительно беседует сначала он, и назначил встречу. Но я так и не смогла ему ничего рассказать о себе, ведь он притащил меня прямо сюда. Так что, если это объявление еще не устарело, я хочу видеть мистера Карра. Для меня это немаловажный вопрос средств. Я не хочу лебезить перед вами, мистер Мейсон, но и обманывать не намерена. Если мне положены после отца какие-то деньги, я в них сейчас очень нуждаюсь.
– Вы служите? – поинтересовался Мейсон.
– Да. Знаете, вообще-то я – актриса, но сейчас безработная. В Нью-Йорке делали какие-то предложения. Но один человек пообещал мне роль в фильме, если я приеду в Голливуд. Я приехала. Он обманул. Так что в данное время я работаю кассиром в кафетерии. Конечно, работа эта мне не нравится. Хорошо бы плюнуть на все, дать боссу пощечину и уволиться.
– А с кем же вы жили, когда учились в школе?
– С тетей. Она умерла три года назад. Нет, правда, мистер Мейсон, все это можно проверить. Если за этим объявлением действительно что-то есть, то мы только зря теряем время.
– Мне казется, что Карру самому захосется увидеть ее, – сказал Уэнстон Мейсону и добавил: – Немедленно.
Мейсон потянулся за шляпой.
– Хорошо, – сказал он, – идемте.
Глава 13
У людей, окруживших кресло-качалку, в котором сидел Элстон А. Карр, были напряженные лица. День выдался теплым, тем не менее его ноги были укрыты пледом. Кожа на его шее и руках сегодня уже не казалась восковой, а на щеках даже выступил небольшой румянец. Когда он коснулся руки Мейсона, адвокат ощутил, какая она у него сухая и горячая. Карр перевернул фотокарточку и письмо, посмотрел сначала на Джонса Блэйна, потом на верного слугу Гао Луня.
– Ну? – спросил он, обведя собравшихся взглядом.
Блэйн ничего не ответил.
– Когда я привез ее к Мейсону, – доложил Родней Уэнстон, – я гресным делом подумал, сто она мосенница, но эти доказательства вполне убедительны.
– Я не мошенница! – возмутилась Дорис Уикфорд. – И я устала от такого недостойного обращения со мной. В конце концов, это была ваша идея. Не я же давала объявления о встрече с вами! Это вы дали объявление, чтобы встретиться со мной. Если от моего отца остались какие-то деньги, то они не ваши, и нет никаких оснований обставлять это таким образом, что вы совершаете акт благотворительности или щедрости. В конце концов, есть закон, есть суд, чтобы защитить в подобных случаях права людей.
Карр избегал смотреть на Дорис Уикфорд. Его взгляд был устремлен на Гао Луня.
Китаец вытянул вперед указательный палец. Ноготь на его конце выступал на добрых полдюйма. Он ткнул им в фотографию.
– Она и есть Доу Такер, – произнес он.
Карр кивнул.
Гао Лунь посмотрел на Карра:
– Мозет, ваша устала? Много работа. Много забота. Мозет, ваша пойти спать? Мозет, один-два часа. Просыпайся – карасо чувствовать. Много люди. Много говорить. Много – нет карасо.
– Не вижу оснований… – не слушая китайца, обратился Карр к Джонсу Блэйну, – оснований продолжать. Эта девушка, кажется, и в самом деле та, кого мы разыскиваем. Нам, конечно, надо будет еще раз перепроверить, но фотография Доу Такера – подлинная, сомнений нет. То, как она рассказывает о Доу и как он взял себе это имя, выглядит весьма убедительно. Принеси мне, Джонс, альбом с фотографиями из моего письменного стола в спальне.
Гао Лунь, казалось, мгновенно исчез из поля зрения хозяина, застыв словно немое изваяние. Равнодушие хозяина задело его, и казалось, весь этот сгусток энергии, отличающий его характер, затаился где-то в глубине его сильного тела, на лице же застыло выражение полного безразличия.
Блэйн стремительно отправился выполнять поручение.
– Всегда держите свои фотографии в спальне? – как бы между прочим поинтересовался Мейсон.
– Только отпечатки, – ответил Карр. – Негативы – в надежном месте. Негативы я не согласился бы отдать и за миллион долларов. О, мои китайские приключения… Это целая одиссея!.. У вас бы волосы, адвокат, встали дыбом… Я видел то, что белому человеку не разрешается вообще смотреть! Страстной храм Будды под стенами Запрещенного города, живой труп, вызванный из могилы, чтобы засвидетельствовать почтение богу Лама. Можно считать, что это гипноз, можно считать суеверием, игрой воображения, но я видел то, что совершенно не поддается объяснению и находится за пределами человеческого понимания, о чем даже не смеют и говорить. Посмотри-ка альбом, Джонс, да найди фотографии, сделанные в Шанхае осенью двадцатого года и весной двадцать первого.
Блэйн стал листать альбом.
– Этот снимок сделан на джонке, на реке Вангпу, – пояснил Карр. – На ней он довольно хорошо изображен. Покажи Мейсону, – кивнул Карр. – Хочу, чтобы он увидел.
Адвокат взглянул на фотографию, где были сфотографированы трое мужчин, сидевшие на высокой корме громадной джонки. Их лица были четко видны. За спинами мужчин просматривалась туманная полоса воды, смутные очертания берега и неясное изображение пагоды, уходящей в небо. Мужчины любезно улыбались перед фотокамерой той вынужденной бессмысленной улыбкой, которая появляется на лицах людей, подчиняющихся команде фотографа: «Улыбнитесь!» На столе перед ними стоял огромный чайник, рядом – три китайские чашки с блюдцами, на дне которых посередине можно было четко различить углубления, используемые обычно для того, чтобы устанавливать в них суповые пиалы – традиционные изделия китайского фарфора. Сзади обедавших, несколько в стороне, отрешенно глядя на человека, сидящего посередине компании, был виден китаец, в котором безошибочно можно было узнать Гао Луня. Человек в центре – несомненно, Элстон А. Карр, конечно более крепкий, на двадцать лет моложе, однако с тем же выражением холодной сосредоточенности и беспощадности во взгляде, которую бесстрастно запечатлела фотопленка. Правда, за двадцать лет произошли изменения: он похудел, на скулах натянулась кожа, под глазами обозначились мешки. Но все же в том человеке безошибочно угадывался Элстон Карр.
