Стюарт Камински - Месть
― Класс, ― согласился я.
― Слушай, ты ведь из Чикаго. Что с тобой случилось?
― Ну, ― сказал я, прихлебывая пиво, ― один водитель грузовика меня избил, одну мою клиентку нашли мертвой у меня в кабинете, я спас ребенка, которого отец продал сутенеру, и еще я нашел одного типа с простреленной головой в квартире на Лонгбоут.
Эд поставил пиво перед Сникерсом, который не понимал, почему я находил все это забавным. Но я платил за пиво, поэтому он только улыбнулся и покачал головой.
― Не знаешь ли ты сутенера по имени Тилли?
Сникерс поставил пиво на стол и кивнул.
Поговорив со Сникерсом и посмотрев, как Макгуайр забил еще один мяч, я оставил на стойке пятерку и вышел. Что делать, расплачиваться все равно придется Карлу Себастьяну.
Я подумал, не бросить ли мне монетку, чтобы решить, какой из двух не очень разумных шагов предпринять. Брать с собой Эймса я не собирался. Эймс напоминал Джефферсона или Рашмора, но его каменное лицо выражало такую решимость, какая не очень подходит человеку, который имеет судимость и продолжает носить оружие.
Нет, я поеду один. Либо поступить так, либо плюнуть на все и пойти в полицию. Детектив Этьенн Вивэз, он же Эд, казался не худшим из двух зол, однако его вмешательство все равно не сулило мне ничего, кроме неприятностей.
Итак, если следующие пять номеров машин, которые я увижу, будут номерами Флориды, я поеду на Лонгбоут к «Красавице», а если попадутся номера из других штатов ― тогда по адресу Дуайта Хэндфорда.
Примерно через сеанс Энн Горовиц спрашивала меня, нет ли у меня тяги к саморазрушению. Я всегда отвечал «нет», и она говорила: «Сознательной, конечно, нет».
В этот момент мне страшно захотелось разделаться с Пираннесом и с Хэндфордом за то, что они сотворили с Аделью и, вероятно, с Берил. Мне захотелось выяснить, зачем Бог создает таких людей. Мне захотелось крикнуть Ему: «Я не знаю, для чего Ты делаешь это, но я не восхвалю Тебя, пока Ты не признаешь себя виноватым».
Наконец-то меня что-то по-настоящему разозлило. Наконец-то мое отношение к целому ряду вещей определилось.
Я рассмотрел номера пяти машин и узнал, куда я направляюсь, по крайней мере прямо сейчас.
11
Жилой комплекс Саннисайд стоял на Галф-оф-Мехико-драйв, на той части острова, что выходила на бухту, примерно в пяти минутах к северу от комплекса Бич-Тайдс, откуда мы с Эймсом забрали Адель и где оставили мертвеца.
Ни ворот, ни охраны. Апартаменты Саннисайда защищала только высокая плотная изгородь цветущего кустарника. Стоянка, находившаяся прямо за изгородью, была посыпана битыми ракушками. На ней стояло около десятка машин, и оставалось место еще для десятка.
Со стороны шоссе не было видно, насколько велик Саннисайд. Когда я пошел по узкой бетонной дорожке, которая огибала тройной теннисный корт и вилась меж двухэтажных домиков, то понял, что комплекс состоит не меньше чем из двенадцати строений.
Скоро я увидел пришвартованные катера и свернул к бухте. «Красавицу» я также нашел без труда: просто взглянул на самый большой катер. В катерах я ничего не понимал, они были страстью Дэйва. Подавая бургеры и жареную картошку и взбивая коктейли, он превращал лодки в предмет философских рассуждений и рассказывал о море, которое давало ему ощущение высшей силы. Я же, садясь в лодку, думал только о том, чтобы закончилось путешествие, даже если это была часовая прогулка по озеру Мичиган или по бухте. Мне хотелось на сушу. Я не мог бы жить на острове. Возможность оказаться в шторм вдалеке от земли пугала меня до смерти. Впрочем, это не мешало мне восхищаться уединением, которое сулила лодка.
Я шел по узкому деревянному пирсу к «Красавице», глубоко погрузившись в свои мысли. Передо мной проплывали образы, то смутные, то отчетливые, как наяву. Образ сбежавшей испуганной девочки, лицо Берил Три.
На краю пирса я остановился и посмотрел на широкую чистую палубу катера. Слева от меня возвышалась штурвальная рубка с верхом из стекла или прозрачного пластика, с синей металлической крышей. С палубы в рубку вела дверь. Я прикинул длину катера ― около пятидесяти футов ― и подумал о том, что он, вероятно, может увезти Джона Пираннеса очень быстро и очень далеко.
На палубе стоял стол с двумя стульями, накрытый к ланчу. На столе белая скатерть, бутылка вина в серебряном ведерке со льдом, рядом с двумя рюмками на тонких ножках бутылка «Перрье».
Я ждал. Из трюма до меня доносились голоса.
Я закрыл глаза. Дул легкий бриз.
Есть люди с врожденной способностью убивать. Мой дед по отцу рассказывал о бандитах, терроризировавших Рим перед Первой мировой войной, и о расправах над теми, кто процветал при нацистах, во время и после Второй мировой. Он уже уехал из своей родной страны, но большая часть его родственников осталась там. Они писали ему письма, рассказывая о дядьях, двоюродных братьях, дальних родственниках-бандитах, носивших фамилии Фонеска, Дефабрио или Тронцини. Они ходили с пистолетами и ножами за поясом и вынимали их в любой ситуации, которая казалась им оскорбительной.
Я не был рожден со способностью к убийству, и она так и не развилась во мне. Даже стоя перед «Красавицей», я не жалел, что у меня нет с собой пистолета.
Услышав обращенный ко мне вопрос, я понял, что не совсем понимаю, чего хочу, но что скоро это станет мне ясно.
― Вам что-то нужно? ― спросил голос.
Я открыл глаза. Человек, появившийся на палубе, казалось, сошел с рекламы в «Вэнити фэйр». Одетый в белые брюки, белые матросские туфли и черную рубашку с маленьким белым якорем на уровне сердца, он стоял расставив ноги и сложив руки на груди. Его седые волосы развевались по ветру. Я понял, кто он такой.
― Позвольте парламентеру подняться на борт, ― сказал я, вспоминая «Бунт на „Каине“ и пытаясь вложить в свою просьбу побольше иронии.
Пираннес посмотрел на меня как на сумасшедшего.
― Мэнни, ― спокойно позвал он, обращаясь к двери, через которую, несомненно, вышел сам.
Из двери появился человек в белом хлопчатобумажном костюме. Он был высокий, загорелый и неулыбающийся, с темными волосами и гладко бритым лицом латиноамериканца. Мэнни встал перед дверью, заложив руки за спину. Я подумал о том, что могло быть у него в руках.
― Я вас, кажется, знаю, ― сказал Пираннес, проводя языком по нижней губе и стараясь припомнить.
― ИМКА, ― сказал я. ― Я занимаюсь там на тренажерах почти каждое утро. Вы с Мэнни иногда заходите. Мы несколько раз здоровались.
Пираннес улыбнулся, проблема была решена. Он оглянулся на Мэнни, тот посмотрел на меня и промолчал.
― Я вспомнил, ― сказал Пираннес.
У него был мягкий голос, почти безукоризненная речь. Если у него и была вставная челюсть, то идеальная.
