Рекс Стаут - Игра в бары
– Не могу сказать.
– Очень жаль, поскольку простейший путь породить сомнение в вашей виновности – это предложить другое разумное предположение. Имеется ли у вас такое?
– Нет.
– Имеете ли вы ещё что-нибудь сказать?
– Нет.
– Желаете ли вы прокомментировать то, что было сказано о мисс О'Нейл?
– Нет.
Взгляд Вульфа перешел на следующего гостя:
– Мистер Квест?
Глава 12
В течение пятидесяти с небольшим часов, которые прошли со времени моего визита в здание «Софтдауна» на Коллинз-стрит, у меня было достаточно свободного времени для исследований, и одним из добытых мною сведений стал возраст Бернара Квеста. Ему стукнул восемьдесят один год. Тем не менее было бы рискованно делать заключение, как сделал это Вульф в случае с Виолой Дьюди, что если он и убил Присциллу Идз, то скорее мог быть организатором, а не исполнителем. Несмотря на его белые, благородного вида волосы и старую, морщинистую кожу, я мог бы держать пари, что, судя по его взгляду, движениям и манере держаться, он мог бы ещё подтянуться на руках пять, а то и шесть раз подряд.
Квест сказал Вульфу тихим, но твёрдым и сильным голосом:
– За всю долгую жизнь мне пришлось проглотить лишь две по-настоящему горьких пилюли. И это дело – одна из них. Я не имею в виду неестественную смерть Присциллы Идз, хотя она была неожиданна и вызвала во мне сожаление. Для меня важен тот факт, что я, Бернар Квест, вовлечен в это дело не только вами – ваше расследование меня не волнует, – но и официальными лицами, ответственными за расследования преступлений.
Его взгляд переместился влево, в сторону Питкина и мисс Дьюди, потом вправо, в сторону Брукера, Холмера и снова остановился на Вульфе.
– Все здесь присутствующие – дети в сравнении со мной. Я неразлучен с нашим делом в течение шестидесяти двух лет. Я был коммерческим директором двадцать девять лет и вице-президентом тридцать четыре.
Мною или под моим руководством продано продукции больше чем на четверть миллиарда долларов. В 1923 году, когда Натан Идз сделал меня вице-президентом, он обещал, что наступит время, когда я получу значительную часть акций корпорации. В последующие годы он повторил своё обещание семь раз, но так и не сдержал его. В 1938 году Натан Идз сказал мне, что вписал в своё завещание пункт, благодаря которому его обязательства передо мной будут выполнены. Я протестовал, я был настолько возмущен, что хотел укрепить свой протест реальными действиями, но было уже слишком поздно. Мой возраст подходил к семидесяти, и конкурирующие фирмы, которые раньше предлагали мне перейти к ним на более выгодные условия, перестали это делать. К тому времени я знал, конечно, что не могу полагаться на слово Натана Идза. Но я слишком долго ждал. И уже не смог применить каких-либо эффективных методов для того, чтобы добиться своего.
Четырьмя годами позже, в 1942 году, он умер. Когда было оглашено его завещание, я обнаружил, что он опять нарушил своё слово. Я вам сказал, что проглотил по-настоящему две горькие пилюли. Так вот, это была первая. Вы можете спросить, а в чем, собственно, дело?
Мне было уже больше семидесяти. Мои дети выросли и разбрелись по всему свету, счастливые и удачливые. Жена моя умерла. У меня был достаточный годовой доход, я получал больше, чем мне нужно. Какую пользу могут мне принести акции корпорации на сумму в три миллиона долларов? Да никакой. Совершенно никакой. Возможно, я имел бы от них больше неприятностей, чем пользы. Но я решил убить девушку, Присциллу Идз, которой тогда было всего пятнадцать лет, чтобы получить по крайней мере её часть.
– Берни! – крикнула мисс Дьюди.
– Да, Ви.
Он посмотрел на неё, кивнул и снова повернулся к Вульфу:
– Я не сказал об этом в полиции. Я не собирался ничего скрывать от них, но тот, кто меня допрашивал, мне не понравился. Это был не тот человек, которому можно было дарить такого рода признания.
Я вдруг обнаружил для себя, что мне было бы приятно это сделать. Я, пожалуй, употребил не то слово.
Нет, не приятно, но все же какая представилась бы великолепная возможность свалить с себя этот груз. Мое понятие о чести, о справедливости было оскорблено.
Я знал, что Натан Идз, получивший дело в наследство, вложил очень мало своего в его удивительный рост за последние четверть столетия. Он был его главой лишь номинально. Дело обязано было своим процветанием главным образом двум людям: Артуру Гильему, гению производства, и мне.
Для того чтобы удержать Гильема, Идз передал ему десять процентов софтдаунских акций. Ими теперь владеет дочь Гильема, Сара Джеффи.
Поскольку я не был так настойчив, как Гильем, то не получил ничего. Бессовестное вероломство Натана Идза – условия его завещания – стало для меня последней каплей. Я задумал убить Присциллу не ради денег. Подобное решение было бы слишком рациональным, а мои чувства отнюдь этим не отличались.
Просто я был выведен из душевного равновесия, находился в состоянии какого-то помрачения. Я решил её задушить.
Я знаю, что многих преступников обнаруживали путем лабораторных исследований предмета или предметов, на которых они оставляли следы, поэтому предпринял все меры предосторожности, чтобы избежать этой опасности. Мне нужен был кусок веревки, и я провел много часов, размышляя, каким путем можно его достать, не вызывая подозрений.
Я жил в Скарсдейле. При моем доме был двор и гараж, и там, конечно, хранились разные веревки, которые могли бы мне послужить. Но нельзя было оставлять никаких следов.
Я, как мне кажется, разрешил проблему просто. Доехал до конца Бродвейского шоссе, а потом пошёл пешком… За полчаса я обнаружил несколько кусков веревки, которые вполне могли подойти, но я был разборчив.
Та, которую я выбрал, валялась у конца земельного участка, неподалеку от дороги, – кусок веревки для сушки белья около трёх футов длиной. В пределах сотни шагов не было видно никаких прохожих. И все же, подбирая её, я наклонился, будто бы завязывал шнурок, и когда выпрямился, веревка, уже хорошо смотанная, находилась в моей руке.
Дьюди вновь прервала его:
– Признайтесь, что вы все это выдумали, Берни?
– Нет. Так оно и было. Я быстро сунул веревку в карман и оставил её там до тех пор, пока не очутился один в своей спальне. Потом я осмотрел её и с удовольствием убедился в том, что не ошибся: эта грязная и видавшая виды веревка – то, что мне надо.
Я пошёл в ванную, вымыл бечеву с мылом и прополоскал. Но потом столкнулся с проблемой, где оставить её для сушки? Я не мог повесить её так, чтобы она попалась на глаза одному из моих двух слуг или кому-нибудь из гостей, приехавших к обеду. Но и запихнуть её мокрую в ящик я не хотел. Мне вообще не нравилась эта мысль.
