Рональд Нокс - Убийство на виадуке. Три вентиля (сборник)
Находка взбудоражила Гордона и Кармайкла, но ни тот, ни другой не высказали вразумительных предположений о том, как теперь с ней быть. Кармайкл предложил отнести палку на могилу Бразерхуда и посмотреть, не проступит ли на ней кровь, но добавил, что, кажется, в среде детективов к этому испытанию больше не прибегают. В общем, казалось, лучше всего будет спрятать трость, помня о незваных гостях, и держать ее в надежном месте, пока подозрения не падут на кого-нибудь, и вот тогда трость может оказаться очень кстати. Между тем Ривз счел, что теперь у него достаточно оснований для оптимизма и даже для того, чтобы оправдать воскресный визит к мисс Рэндолл-Смит. На этот раз Гордон отказался сопровождать его, и Ривз отправился на своей машине, однако не поленился поставить ее у отеля, опасаясь, что у хозяйки дома вид машины вызовет мучительные воспоминания. О новостях она расспрашивала неподдельно воодушевленным и встревоженным тоном. С опрометчивостью, которую Ривз сам же раскритиковал бы еще неделю назад, он подробно рассказал мисс Рэндолл-Смит о своих подозрениях и надеждах.
– Вы молодец, мистер Ривз, – сказала она, дослушав его.
– Увы, всю умственную работу проделал Кармайкл, – признался Ривз. – Нелегко было только поддерживать его интерес к предмету – вечно он на что-нибудь да отвлекается.
– Досаднее всего думать, что я, видимо, ехала с мужем в одном поезде и ни о чем не подозревала, – заметила мисс Рэндолл-Смит. – Но в какой именно вагон я села? Да, в проходной, это несомненно, потому что узнала, что один из пассажиров поблизости курит, и перешла в другой вагон во время движения поезда. На вокзал я пришла сравнительно рано, поэтому, конечно, не видела никого из тех, кто сел в бинверский прицеп.
– Давенант, случайно, не провожал вас?
– Да, провожал.
– Какой была ваша поездка?
– О, мы буквально ползли. Вы же знаете, как это бывает на нашей ветке в туман. Я так и не могу понять, в чем заключается опасность, но мы останавливались чуть ли не у каждого семафора. И теперь, когда вы упомянули об этом, я припоминаю, что мы остановились как раз в том месте, где железная дорога делает поворот, немного не доезжая Пастон-Уайтчерча.
– Когда вы выходили из поезда в Бинвере, вы не видели никого из знакомых?
– Нет, я никого не заметила. Впрочем, мне надо было зайти по делу в багажное отделение, поэтому я отстала от остальных пассажиров. Как обидно, что я ничем не могу помочь!
– Ничего страшного, пожалуй, ваша встреча с кем-либо могла навести нас на ложный след.
– Мистер Ривз, думаю, мне надо сказать вам еще кое-что, но вы, наверное, решите, что все это лишь игра моего воображения. Меня не покидает чувство, что за мной следят.
– Следят?
– Да. Вчера, когда я села в поезд, направляясь на встречу с вами, в вагоне было почти пусто, как обычно по субботам, и я обратила внимание на одного из пассажиров, который показался мне довольно странным. Любопытно, что из Отвила он тоже ехал тем же поездом, что и я, и я почти уверена, – хотя, возможно, все это лишь фантазии, – что я видела этого человека наблюдающим за мной с противоположной стороны улицы, когда сегодня утром выходила из церкви.
– Это не шутки. Вы не знаете, кто мог затаить злобу на вас и на вашего мужа?
– Честно говоря, никого не припоминаю; видите ли, в последнее время наши пути разошлись. Нет, думаю, это всего лишь совпадение, и я рассказала об этом, только чтобы спросить: если я снова увижу того же человека, может, мне позвонить вам?
– Будьте так добры. Просто сообщите мне, что снова видели его, и я сразу приеду на машине. Тогда, может быть, нам удастся его рассмотреть.
Ривз уехал в глубокой задумчивости. Неужели тот же человек, который убил Бразерхуда, теперь ходит по пятам за его вдовой? Или же она медиум и теперь ее преследует тень умершего? Безусловно, нет ничего удивительного в том, если Бразерхуду не спится хоть и вечным, но беспокойным сном в его могиле… Его могила! Ривз задался вопросом: может, он вновь ощутит прилив вдохновения, если побывает на кладбище в Пастон-Отвиле на могиле Бразерхуда? Ривз почти устыдился этой мысли, однако… этот поступок никому не причинит вреда.
Вечер выдался отличный, не было никаких причин спешить в дорми-хаус. Вместо того чтобы выбрать кратчайший путь домой и свернуть на лондонское шоссе, Ривз направился по извилистой проселочной дороге, соединяющей два Пастона. Через несколько минут он затормозил у кладбищенских ворот, вышел из машины и зашагал по тропинке между надгробиями.
Внезапный вздох фисгармонии застал его врасплох – ну конечно, ведь сейчас время вечерни. Что это за мелодия? Кажется, «Стать ближе, Господи, к Тебе»? Он подошел к паперти: когда из здания доносятся звуки, искушение послушать их становится почти непреодолимым… Да, это был тот самый псалом, не в лад исполняемый собранием – судя по звучанию, преимущественно прихожанками, но с единственным и неизбежным мужским голосом, заглушающим остальные, очень гулким и немелодичным. На паперти создавалось совершенно типичное ощущение для воскресной вечерни в провинциальной церкви: запах лампад, уродливые сосновые скамьи, виднеющиеся через приоткрытую дверь, воскресная одежда, таблички на стенах в память об утраченных добродетелях и фарисействе. Да, псалом уже заканчивался:
В бессонных мыслях я
Хвалу Тебе воздам,
Из горестей моих
Тебе воздвигну храм.
Дабы в своей беде
Стать ближе, Господи, к Тебе,
Стать ближе к Тебе.
Затем последовал душераздирающий «аминь», для которого певцы, похоже, приберегли все силы. Послышались шорох и шарканье, стоящие силуэты превратились в сидящие, а потом с внезапной отчетливостью зазвучал голос Мерриэтта.
Намерения Мерриэтта не оставляли сомнений: он выбрал для своей речи весьма щекотливую тему. И теперь побуждал свою паству извлечь урок из трагической внезапной кончины Бразерхуда; на середине жизненного пути, напоминал он слушателям, их подстерегает смерть, и он продолжал опровергать доводы о бессмертии личности человека, высказанные самим Бразерхудом менее двух недель назад. Проповедь была продуманной, но построенной достаточно очевидным образом.
– Повсюду мы видим беспечность, безразличие, откровенное неверие и спрашиваем себя: так ли это? Действительно ли уроки, которые мы усвоили, сидя на коленях матери, не просто бабкины сказки, пригодные лишь для детей, а то, что человечество перерастет? Мы спрашиваем себя: так ли это? На самом ли деле история нашей жизни будет продолжаться где-то в другом месте, есть ли венец, который следует заслужить? И мы, возможно, убеждаем себя или думаем, что убедили, что потом не будет ничего, что нет ничего вечного, к которому мы могли бы стремиться. Смерть станет безмятежным сном и для праведных, и для неправедных, и ничем иным, как только сном. И тогда нам вспоминаются давние вопросы:
