Луиз Пенни - Что скрывал покойник
Это случается очень часто. Обычно смерть приходит по ночам, забирая людей во сне, останавливая сердце или заставляя их просыпаться и отправляться в ванную с раскалывающейся от боли головой, прежде чем мозг захлебнется кровью. Она поджидает свои жертвы в темных аллеях и на станциях подземки. После того как солнце скрывается за краем земли, ангелы в белых одеждах снимают дверную цепочку и в антисептическую комнату входит смерть.
Но в сельской местности смерть незваной гостьей приходит днем. Она забирает рыбаков из баркасов. Она хватает детей за лодыжки, когда они купаются в реке. Зимой она подбивает их скатываться со склонов, которые слишком круты, чтобы они смогли съехать с них благополучно, и в самый опасный момент скрещивает кончики лыж. Она поджидает у берега, где снег совсем недавно прикрыл лед пушистым одеялом, но, невидимая для восторженных глаз, поверх него выступила вода, подобравшись к самому берегу, и тот, кто катается на коньках, описывает несколько больший круг, чем намеревался. Смерть таится в лесу с луком и стрелами на рассвете и на закате. Она стаскивает машины с дороги при ярком дневном свете, и бешено крутящиеся колеса тщетно пытаются ухватиться за снег, или лед, или яркие осенние листья.
Маттью Крофта всегда вызывали на место дорожно-транспортных происшествий. Случалось, что он прибывал туда первым. Пока он старался освободить тело пострадавшего из железного плена, израненные сердце и ум Маттью Крофта искали отдохновения в поэтическом забытьи. Он по памяти читал стихи из книг, которые брал у мисс Нил. И стихи Руфь Зардо были его любимыми.
В спокойные дни он частенько наведывался к мисс Нил и усаживался в ее саду в адирондакское кресло, глядя поверх клумб с флоксами на бегущий внизу ручей. Он заучивал наизусть стихотворения, чтобы потом с их помощью прогонять ночные кошмары. Пока он погружался в мир поэзии, мисс Нил обычно готовила розовый лимонад и обрезала увядшие бутоны на бордюрах, составленных из многолетних цветов. Она вполне отдавала себе отчет в горькой иронии ситуации, когда обрезала умершие цветы, в то время как он пытался изгнать смерть из своих мыслей. По какой-то ему самому непонятной причине Маттью Крофт не собирался рассказывать об этом полиции, он не желал впускать их в свой мир настолько глубоко и далеко.
Прежде чем он успел добавить еще что-нибудь, тело его внезапно напряглось. Старший инспектор Гамаш тоже услышал этот звук. Дверь, ведущая из подвала, отворилась, и в кухню вошла Сюзанна.
Бросалось в глаза то, что Сюзанна Крофт выглядела ужасно. Она и на общем собрании оставалась напряженной и нервной, как натянутая струна, но это ни шло ни в какое сравнение с тем, какой она предстала перед ними сейчас. Казалось, кожа у нее стала прозрачной, под нею можно было разглядеть вены и жилы. Ее покрывала тоненькая пленка пота, отчего кожа буквально светилась матовым блеском. Рука, которую она протянула Гамашу в знак приветствия, была холодной, как лед. Он понял, что она напугана до смерти. Ее прямо-таки тошнило от страха. Гамаш бросил взгляд на Крофта, который уже даже не пытался скрыть свой ужас. Он смотрел на жену так, будто увидел перед собой привидение, появление которого предвещало огромные беды и несчастья.
Но это мгновение миновало. На лицо Маттью Крофта вернулось нормальное выражение, и только смертельная бледность выдавала внутреннее напряжение. Гамаш встал, чтобы уступить место миссис Крофт, но Маттью опередил его, схватив табуретку, и его жена опустилась на освободившийся стул. Никто из них не промолвил ни слова. Гамаш хотел, чтобы Бювуар не открывал рта и дальше. Пусть молчание станет невыносимым. Эта женщина хранила какую-то ужасную тайну. Этот груз оказался для нее явно непосильным, и она вот-вот должна была сломаться.
— Может быть, налить вам стакан воды? — обратилась Николь к Сюзанне Крофт.
— Нет, благодарю вас, я лучше приготовлю чай.
С этими словами миссис Крофт вскочила со стула. Момент был упущен. Гамаш, не веря своим ушам, уставился на Николь. Если она хотела нанести непоправимый вред расследованию и своей карьере, то вполне преуспела в этом.
— Позвольте, я помогу вам! — воскликнула Николь, сорвавшись с места и хватая чайник.
Когда Николь заговорила, на лице Бювуара промелькнули ярость и недовольство, но он спохватился и снова надел знакомую маску ледяного спокойствия. «Чертова идиотка», — выругался он мысленно, в то время как губы его искривились в благодушной полуулыбке. Он украдкой бросил взгляд на Гамаша и с удовлетворением отметил, что его начальник тоже смотрит на Николь, но в его взгляде не было гнева. К неудовольствию Бювуара, он истолковал выражение лица своего шефа как терпеливое. По обыкновению. Во имя всего святого, что заставляет его помогать таким идиоткам и вообще терпеть их?
— Чем вы зарабатываете на жизнь, миссис Крофт? Вы работаете?
Теперь, когда гнетущее молчание рассеялось, Бювуар решил, что имеет полное право вновь взять ход беседы в свои руки. Не успели слова сорваться с его губ, как он понял, что только что оскорбил женщину, намекнув, что материнство и домашнее хозяйство — это не работа. Но ему было уже все равно.
— Три раза в неделю я работаю в мастерской фотокопирования в Сен-Реми. Это помогает нам сводить концы с концами.
Теперь, когда вопрос был задан, Бювуару стало стыдно. Он решил, что незаслуженно обратил гнев, вызванный поведением Николь, против миссис Крофт. Он еще раз обвел глазами комнату и понял, что ощущение домашнего уюта в ней было создано своими руками. Даже пластиковые чехлы на стульях оказались неумело скреплены степлером, и кое-где скобы уже отвалились. Эти люди старались изо всех сил, чтобы их жилище стало настоящим домом.
— Насколько я понимаю, у вас двое детей, — продолжал Бювуар, стряхивая с себя мимолетное чувство стыда.
— Вы правы, — поспешил ответить Маттью.
— Как их зовут?
— Филипп и Диана.
— Какие славные имена! — пробормотал инспектор. — А сколько им лет?
— Филиппу четырнадцать, а Диане восемь.
Вопрос висел в воздухе, земля перестала вращаться. Инспектор неумолимо подходил к этому вопросу, уже готов был задать его, и Крофты не могли не понимать этого. Бювуару не хотелось, чтобы вопрос стал для них неожиданностью. Нет, совсем не потому, что он стремился пощадить их родительские чувства, а потому, что хотел, чтобы они видели, как он подбирается к ним издалека, и вынуждены были только бессильно наблюдать за ним и ждать, ждать, ждать. Пока их натянутые нервы не зазвенят от напряжения, готовые вот-вот лопнуть. Пока они не станут страстно желать наступления этого момента, одновременно страшась его.
